— Сипенятин вместе с вами отбывал наказание?

— Ну. Потом Васю по этапу в Ташкент отправили. Знаете его?

— Знаю.

— Хороший мужик. На днях у Владьки в кафе встретились. Говорит, с прошлым делом завязал намертво. И мне советовал. Если б не водка, я тоже бы крест поставил…

— Значит, надо бросать водку.

— Сам знаю, что надо. А как, скажите, если не могу без нее, заразы?..

— В колонии ведь могли…

— Думаете, я там не пил? Реже, понятно, чем на воле, но все равно прикладывался до икоты.

— Жена «выручала»?

— Ну. Запущу в письме слезу, мол, жизнь на волоске повисла. Нинка разжалобится и нелегально подкинет деньжат. В зоне главное — были бы дензнаки. Можно чего хочешь достать.

— Чуносову тоже нелегально присылали в колонию деньги?

— Не-е, он картишками себя обеспечивал.

— На деньги играл?

— На харчи, на шмотки — тоже.

— А на жизнь?..

— Никогда!

— И теперь на это не играет? — быстро закинул удочку Антон, однако «Десантник» не клюнул.

— Теперь «Прапор» если и кидает от скуки картишки, то на голый интерес.

Бирюков перехватил ускользающий взгляд Полячихинa:

— Так вот, для сведения, вчера Никиту Чуносова вместе с картежными соучастниками взяли в кафе с поличным. Труфанов тоже арестован за содержание игорного притона и организацию мошенничества.

На похмельном, землистого цвета лице Полячихина не отразилось совершенно никаких эмоций. Он только привычно облизнул губы и равнодушно буркнул:

— Ну и что…

— Не жалко друзей?

— Чего пустое жалеть? Мне теперь хоть так, хоть этак долго с ними не видаться.

В конце концов Бирюкову все-таки удалось выудить у «Десантника» сведения, заслуживающие внимания. В тот вечер, когда Труфанов брал у Зубенина «Жигули», напуганный Владиком Полячихин хотя и маялся с похмелья, но проторчал в кафе трезвым до самого конца. Вначале все шло как обычно. И сам Владик, и сидевший с компанией в неприкасаемом углу подвальчика «Прапор», одетый в водолазку и черный костюм, были вполне «нормальными». Однако перед концом музыкального представления оба почему-то занервничали. Труфанов даже на час раньше обычного прикрыл свою «лавочку» и выдворил посетителей. Ричард Зубенин, оставив возле кафе автомашину, еще засветло ушел с какой-то дешевой потаскушкой.

Когда Бирюков заканчивал писать протокол допроса, позвонил следователь Лимакин и спросил:

— Как дела, Антон Игнатьич?

Бирюков глянул на мрачно изучающего половицы «Десантника»:

— С магнитофоном все ясно. Признание полное.

— Значит, Полячихина придется задерживать?

— Да.

— Оформляй от моего имени протокол о направлении его в изолятор и сопроводи туда. Я скоро там появлюсь. Сейчас уезжаю с Зубениным к институту. Ричард обещает показать что-то интересное.

— Что именно?

— Говорит, осматривая салон «Жигулей» после поездки Труфанова, обнаружил под передним сиденьем синий мужской носок и выбросил его в кусты возле институтской автостоянки. Предполагаю, не Зуева ли?..

— Что ж он сразу мне этого не сказал?

— Побоялся.

— Теперь, когда прижали экспертизой осмелел?

— Теперь готов наговорить больше, чем надо.

— А белых кроссовок «Адидас» Ричард не видел?

— О кроссовках, клянется, ничего не знает. — Лимакин вздохнул. — Ладно, скоро встретимся.