Но не такой характер Шуры,

Чтоб окончить здесь рассказ…

Баранкин:

Пролетят над Шурой годы,

Звездолёты-корабли,

Улетят однажды к звездам

От своей родной Земли!

Спросит Шуру журналист:

"В миллионах километров

От своей родной Земли,

Как вы в бездне очутились,

Здесь в космической дали?"

Улыбнется скромно Шура,

Тронет Шура шевелюру

Загорелою рукой,

Переспросит журналиста:

"Почему я очутился

Здесь в космической дали?"

Хором:

Да ботинки занесли!.."

Раздались шумные аплодисменты, аплодировали даже за кулисами. А Костя Малинин обнял Юру Баранкина и чмокнул в щеку.

— Телячьи нежности, — сказал Баранкин, — учти, что в следующий раз мы поменяемся ролями: я буду читать стихи, а ты будешь их писать.

За кулисами к Юре Баранкину подошла молодая женщина в очках и долго трясла его руку, поздравляя с успехом.

— У тебя все стихотворения замечательные?!.

Так как у Баранкина это было единственное в жизни стихотворение (в чем он ужасно ошибался! Не пройдет и несколько месяцев, как ему придётся сочинять в рифму волшебные заклинания!..), то Малинин имея полное право сказать, что у него все стихотворения такие замечательные! Затем к Баранкину и Малинину подбежали "сёстры братьев Гримм" и тоже трясли им руки, плюс к тому же ещё просили дать им переписать их на память! Раскрасневшиеся от волнений Баранкин и Малинин подошли к раскрытому окну, чтобы подышать свежим воздухом. От множества прожекторов в актовом зале было душно-предушно.

— А ботинки, наверное, не Шурины, а Юрины, — сказала девочка не Нина, хитро прищурив глаза.

— Шурины! Шурины! — успокоил её Баранкин.

Зина Фокина и Эра Кузякина могли поверить всему, даже самому невероятному и фантастическому, кто бы, когда бы и что бы ни рассказал им о Юре Баранкине! Но не поверили бы они никогда и ни за что и никому на всём белом свете, если бы этот кто-то поклялся самым святым, что он видел не только своими глазами, как Юра Баранкин сочинял стихотворения, но и читал их! Поэтому, когда случайно, пробегая всё в тех же поисках Баранкина и Малинина по улице Горького мимо магазина, где продают, телевизоры, они увидели на голубых экранах двух друзей, Фокина замерла перед телевизором, словно споткнулась. Эра Кузякина, Света Умникова и другие тоже замерли на бегу.

— Предатели! Ренегаты! Это они нам назло! — завозмущалась Эра Кузякина.

— Точно, что назло, — поддержала её Света Умникова. — Когда я их пригласила принять участие в нашем классном концерте, так они: "Ты с ума сошла, мы устали! У нас сил нет!.." А тут и не устали и силы есть!..

— Этот Баранкин на всё способен, даже на стихи!..

— Точно, от него всё можно ожидать!.. Даже стихов!..

— Он же ненавидит стихи!

— Ну и что, что ненавидит, а нас он ненавидит ещё больше, чем стихи!..

Пока концерт продолжался, за кулисами шёл разговор о том, что после концерта все школьники поедут в совхоз помочь им по хозяйству.

— Вы все, как было договорено, спросили разрешения у своих пап и мам? — сказала руководительница.

— Мы у своих пап и мам не отпрашивались, — сказал Баранкин, поэтому нам с тобой, Малинин, в совхоз ехать нельзя.

— Тем более, что мы опять с тобой попались, — сказал Малинин.