Проклятие! И верно: пес поднял голову и преданно посмотрел мне в глаза, слабо повиливая хвостом.

Господи, ну почему? Почему именно я? И разве он поместится в багажной корзинке моего велика? И разве консьержка, которая и без того меня не жалует, согласится?..

И чем их кормят?

И сколько лет они живут?

Так значит, пора запастись пакетами для сбора какашек? А еще поводок с автоблокировкой! А еще идиотские беседы с соседями, которые выходят погулять со своими любимцами после вечернего сериала! А еще автоматы с пакетами «Чистый город».

Боже, за что?!

Молодое вино приятно холодило рот. Мы закусили свиными колбасками, умяли бутерброды со свиным паштетом, пухлые, как перина, посмаковали теплые сахаристые помидоры, потом серые пирамидки козьего сыра, а на десерт — садовые груши.

Нам было хорошо. Рядом журчала вода, в ветвях деревьев шнырял ветер и щебетали пташки. Солнце играло с рекой, разбрасывая по ней золотистые блики; оно то скрывалось за облаками, то пронизывало их насквозь и бегало зайчиками по прибрежной траве. Мой пес грезил во сне о своей будущей парижской жизни, поскуливая от счастья, а мухи не давали нам покоя.

Мы разговаривали о том же, о чем говорили и в десять, и в пятнадцать, и в двадцать лет, а именно: о прочитанных книгах, об увиденных фильмах, об услышанной музыке, о разведанных сайтах. О «Галлике» и всех ее сокровищах[50], о музыкантах, которыми мы бредили, о билетах на поезда и на концерты, о которых мечтали, о школьных прогулах и справках от родителей, о которых только могли мечтать, о выставках, на которые не попадем в силу обстоятельств, о наших друзьях, о друзьях наших друзей и о любовных романах, которые выпали — или не выпали — на нашу долю. Конечно, чаще нет, чем да, и именно поэтому нам не было равных. Я хочу сказать, в искусстве повествования о них. Развалившись на травке, где нас осаждали, кусали и жалили легионы всяких ползучих и летучих козявок, мы потешались над самими собой, не переставая хохотать и рискуя заполучить солнечный удар.

А потом разговор зашел о наших родителях. Мама и Старик… мы неизменно приходили к этой теме. Обсуждали новую жизнь каждого из них. Их романы и наше будущее. Короче, те осколки прежней жизни и тех немногих людей, которые заполняли наше существование.

Не сказать, чтобы это было так уж важно и что таких людей было так уж много… но эту беседу можно было вести до бесконечности.

Симон и Лола рассказали нам о своих детях. Об их успехах, глупых выходках и забавных фразах, которые следовало, конечно, где-нибудь записать, чтобы спасти от забвения. Венсан долго делился с нами размышлениями о своей музыке: стоит ли ему продолжать? И где? И как? И с кем? И в надежде на что? Я объявила им о своем новом сожителе, у которого, в отличие от прежнего, были документы — да-да! — и рассказала о своей работе, о том, как мне трудно представить себя в роли праведного судьи. Столько лет учиться и так мало верить в себя после всего этого — ну не печально ли?!

А может, я пропустила нужный поворот? Может, где-то ошиблась, пошла не в ту сторону? И ждет ли меня еще кто-нибудь где-нибудь? Но трое других принялись меня подбадривать, заставили встряхнуться, и я сделала вид, что прониклась их энтузиазмом.