— Дядя, — Бруно кинулся к нему и схватил его руку, которая сжимала поводья, поцеловал ее, — лучшего дядю я придумать для себя не мог.

— Не забудьте, приведите себя в порядок, вы теперь Фолькоф, а не мужик и не купчишка бедный.

От берега он свернул налево, к Брюнхвальду он потом решил заехать, а сейчас поехал проведать сестру и взглянуть, не подросли ли племянницы.

Вечереет в это время быстро. Он едва приехал домой, сел ужинать, как вспомнил, что Максимилиан и Бригитт обещали в этот же день вернуться обратно, а уже темень на дворе. Хоть и не хотелось в мороз и ветер идти снова на улицу, но он решил выехать и встретить карету Бригитт.

Увальня он посадил с собой ужинать, чтобы не так было тоскливо за одним столом с женой, и, когда еще тот не доел, стал говорить ему:

— Александр, придется нам ехать сейчас, темно уже, седлайте коней, зовите Гренера и братьев Фейлингов.

Элеонора, до сего момента сидевшая безучастно и смотревшая в свою тарелку, тут подняла голову, стала прислушиваться.

— Велите всем брать фонари, — продолжал кавалер.

— Да, кавалер, — сказал Увалень, встал и на ходу закинул себе в рот кусок колбасы.

— Куда же это вы? — почти крикнула госпожа Эшбахта.

Александр, думая, что вопрос адресован ему, так и застыл с колбасой во рту, он уставился на Волкова.

— Темно, дорога замерзла, сплошной лед, Максимилиан и госпожа Ланге поехали в город, обещали вернуться до темноты, но что-то нет их, поеду навстречу с огнями.

— Других пошлите, отчего вы все сами делаете, или у вас людей нет? — вдруг спросила жена. — Неужто вашего Максимилиана и вашу госпожу Ланге не встретят?

«Вашу госпожу Ланге» — это Элеонора Августа произнесла особенно отчетливо.

— Александр, идите седлать коней, — произнес Волков и уже жене добавил: — лучше меня дорогу знает только Бертье, а он у реки живет, за ним самим ехать нужно. Так что лучше я сам съезжу.

— Вам просто дома не сидится, вот что! — вдруг крикнула госпожа Эшбахт. — Жена вам не мила.

Увалень сразу поспешил покинуть залу. А она вскочила:

— В покои к жене не ходите, говорить с женой — не говорите, дома быть не желаете.

Кавалер даже не знал, что на это все ответить.

— Ах, как мне все здесь не мило! — кричала жена, кидаясь к лестнице. — Не мой это дом, не мой! Он даже ночью уходит, все войны у него, все войны, все дела, даже ночью дела у него, разве такой муж добрый должен быть?

Он глядел, как она, подбирая юбки, взбежала наверх, и слышал, как хлопнула дверь ее покоев. Сидел, ковырял ножом кусок колбасы в тарелке и ничего не понимал.

Ждать долго не пришлось. Уже следующим утром, когда Волков и его офицеры у него дома за столом рассматривали шарфы и обсуждали, кому и сколько людей брать на шествие, в залу вошел мужик, встал у дверей перепуганный и сообщил едва не шепотом, что во дворе важные господа просят доложить, что ищут аудиенции у господина Эшбахта.

Волков, который только что был почти весел, рассматривал материал, прикидывал, как будут выглядеть бело-голубые шарфы на офицерах и как будет готовиться к празднику, тут же стал мрачен.

Он знал, зачем пожаловали господа. Не письмо послали, а сами приехали. Хотел бы он ошибаться, да разве после письма Брунхильды тут ошибешься?