Пришлось собраться, сделать интенсивную зарядку и дождавшись горячей воды, констатировать — что дров осталось несколько штучек в вязанке, поэтому надо пройти сегодня последний перевал и спуститься пониже засветло, чтобы не околеть от всепроникающего холода.

Холод, на самом деле, очень достал своим постоянным и непрекращающимся вниманием к моему едва теплому телу и хотелось распрощаться с ним надолго, если не навсегда. Сатум, по словам Гинса, был довольно жаркой и душной страной, кроме горных земель, конечно, и я прямо мечтал полежать в духоте несколько дней или месяцев.

Чтобы забыть, как языки нестерпимого холода лижут лицо и забираются под плащи и одежду, поглощая последние крохи тепла.

За этот день, подстегиваемый воспоминаниями о холодных ночах, я прошел и перевал и спустился на километр вниз, туда, где стали попадаться первые участки растительности. Там я набрал сухостоя и развел немаленький костер, не обращая внимания на маскировку и былое желание проскочить незамеченным первые поселения в горах. Просто сидел и грелся, чуть ли не полностью залезая в такое приятное пламя, чувствуя себя, иногда и местами, самой Дейенерис, из рода Таргариенов. Ну, может, все же, ее братом.

Конечно, такую иллюминацию в нежилом месте мои новые соседи не пропустили.

Проснувшись ранним утром, я понял, что у меня гости, бесцеремонные и крайне наглые.

Два гостя перли прямо ко мне, карабкаясь по склону, третий забегал сбоку. Разделились они, как я почувствовал, в пятидесяти метрах ниже меня.

Наверно, всю ночь ждали, чтобы в гости зайти, как только рассмотрели костер на пятьсот-шестьсот метров повыше своего поселения. Не стали ждать, пока светило поднимется над горизонтом, поспешили пораньше, ведь всем известно, что перебежчики с той стороны приходят замерзшие, вымотанные и спят без сил, пока их дубиной по башке не треснешь. А, как треснешь, так они подскакивают и снова отрубаются, уже по-серьезному.

И, легенды, подходящие тоже есть, о том, у такого, едва живого мужика нашли в поясе пару золотых монет и все поселение месяц обжиралось мясом. А мужик, после удара по башке, так и не пришел в себя, помер через несколько дней, в клетке у старосты. И не смог ничего рассказать, кто такой, где еще деньги спрятаны, как не подпаливали ему пальцы на свече.

Что-то такое я и читал в головах моих гостей, неуемно сопящих, после утомительного подъема по почти отвесным склонам, где приходилось хвататься за кусты и крупные сорняки, чтобы облегчить путь.

Ждал я их недалеко от края склона, присев на одно колено, чтобы охотники не увидели дичь слишком рано. И не раздумали начать спускаться обратно, пока я их не отпустил. Две пары рук, с зажатыми дубинами в них, появились одновременно над склоном, потом и две раскрасневшиеся от усилий рожи их владельцев приподнялись и быстро осмотрели место костра с еще теплыми углями. Потом дальше всю поляну перед ними, и, недовольно ругаясь, залезли, наконец, и сами целиком. Жертвы с добычей не было видно на поляне, значит она бросилась бежать, значит услышала их пыхтение, и, поди, не в ту сторону, с которой подкрадывался их третий сообщник. Иначе бы уже было слышно, как они встретились.