Громадное дерево, рухнувшее у воды, образовало на берегу естественную берлогу; когда солнце село, я заполз в темную яму, больной, усталый и пораженный переменами в моей жизни.
Наутро я проснулся от голода; нос не ощутил ничего, кроме запахов реки и леса. Я снова пошел вниз по течению, потому что ничего другого не оставалось, но шел медленнее, чем накануне, пошатываясь от боли в пустом желудке. Я вспоминал дохлую рыбу, которую иногда находил на берегу пруда – почему я просто валялся в ней? Почему не ел, когда была возможность? Сейчас дохлая рыба показалась бы божественной. Увы, река не предлагала ничего съедобного.
Мне было так плохо, что, наткнувшись на узкую тропинку с запахами людей, я едва ее заметил. Я полусонно пошел по ней, остановившись, только когда тропинка пошла вверх и вывела на дорогу.
Дорога шла к мосту через реку. Я поднял голову, туман в голове рассеялся. Напряженно вынюхивая, понял, что был тут прежде. На этом самом месте нас с Итаном подобрал полицейский и повез на машине на Ферму!
Видимо, прошло очень много лет: маленькие деревца, которые я пометил у моста, стали великанами; пришлось пометить их снова. Сгнившие доски моста заменили новыми. Но в остальном запахи оставались такими же, как я помнил.
Когда я стоял на мосту, мимо проехал автомобиль. Он погудел, и я невольно отшатнулся. Через минуту я двинулся вслед за ним, променяв реку на дорогу.
Я понятия не имел, куда теперь идти, но что-то подсказало мне, что если я пойду в этом направлении, то доберусь до города. Где город, там люди, а где люди – там еда.
На перекрестке то же чутье велело мне повернуть направо. Я так и сделал, хотя, заслышав машину, виновато съежился и нырнул в высокую траву. Я чувствовал себя плохим псом – голод только подтверждал это.
Миновав много домов – обычно они стояли в стороне от дороги, и часто там лаяли собаки, встревоженные моим присутствием, ближе к ночи я прошел мимо дома с собачьим запахом – открылась боковая дверь, и вышел человек.
– Ужинать, Лео? Хочешь ужинать? – спросил он с преувеличенным оживлением; люди говорят так, чтобы убедить собаку, что происходит что-то хорошее. Человек со стуком поставил металлическую миску на верхнюю ступеньку короткой лестницы.
При слове «ужинать» я замер. Просто стоял и смотрел, как припадающий к земле пес с громадными челюстями и грузным телом спустился по ступенькам делать свои дела во двор. По тому, как он двигался, можно было понять, что пес старый, и он меня не учуял. Поднявшись на крыльцо, он поелозил носом в миске, затем повернулся и начал царапать дверь. Через минуту она открылась.
– Ты уверен, Лео? Точно есть не будешь? – спросил человек. Печаль в его голосе напомнила мне, как Эл плакал во дворе – в мой последний день с ним и Майей. – Ну ладно. Пойдем, Лео.
Пес застонал; похоже, он никак не мог подтянуть задние лапы на последнюю ступеньку. Человек нагнулся и, ласково подхватив его, занес в дом.
Меня безудержно тянуло к человеку – внезапно поразила мысль, что, возможно, это дом. Человек любил своего пса Лео, полюбит и меня. Он будет кормить меня, а когда я постарею и ослабею, будет затаскивать в дом. Даже если я не буду искать, не буду делать школу, если я всего лишь посвящу себя человеку в доме, мне будет где жить. И безумная, бесцельная жизнь Медвежонка окончится.