— Убрать здесь все, чтобы я не видел здесь ни единого осколка, — приказал Эрих, — иначе плохо вам придется.

Широко шагая, Эрих пошел прочь. Вскоре взревел мотор, и машина, визжа шинами по дорожке, выехала со двора.

— Девочки, вам лучше пойти в комнату Беатрис и немного поговорить, — предложил Виль, — а я пока займусь миссис Фельдман.

Хелин, между тем, захлебывалась неудержимым плачем, грозившим перейти в настоящую истерику.

— Он всегда такой? — со страхом спросила Мэй.

— Иногда такой, иногда другой, — ответила Беатрис.

Сейчас, глядя на груду осколков, она не испытывала ничего, кроме гнева. Как любила Дебора этот сервиз, как она оберегала и лелеяла его. Мама ставила его на стол только по исключительно важным поводам. К своему собственному удивлению, Беатрис была почти солидарна с Эрихом: действительно, было глупостью выбрать этот сервиз для ужина в саду. Но, наверное, она хотела сделать, как лучше. Эрих мог наорать на нее, если бы она поставила на стол не самый лучший сервиз. Постепенно до Беатрис дошла суть этой бесчеловечной системы: когда Эрих искал отдушину для своей злобы, ему было все равно, как вела себя Хелин, что она говорит и что она делает. Она все равно окажется неправа и навлечет на себя его ярость.

Виль увел плачущую Хелин, а оба француза, ползая по земле на коленях, собирали осколки.

Беатрис увела Мэй за белую стену, туда, где рос созревший уже виноград.

— Мэй, это очень хорошо, что мы можем поговорить с тобой наедине, — сказала она без всякого предисловия. — Я очень хочу передать родителям, что у меня все хорошо, и узнать, как дела у них. Но отсюда я не могу ничего сделать. Как ты думаешь, твой папа мог бы попытаться связаться с ними?

— Я спрошу у него, — пообещала Мэй, но в глазах ее не было никакой уверенности. — Папа сказал, что у нас нет никакой связи с Лондоном. Немцы все перекрыли. Они побеждают везде, куда ни приходят. Папа говорит, что они хотят завоевать весь мир.

— Никто не может завоевать весь мир, — возразила Беатрис, хотя и не была уверена, что этого не смогут сделать немцы. Похоже, что и у Мэй сильно поколебались надежды на то, что в один прекрасный день все снова будет хорошо. Уже несколько недель она видела «немцев» на всех улицах и переулках острова, но до сих пор она ни разу не соприкасалась с ними по-настоящему. Но сегодня она во всей красе увидела Эриха, и он стал для нее воплощением того ужаса, который сквозил в голосах людей, когда они говорили о «немцах». Теперь только поняла она вечный страх матери и вечную озабоченность отца.

— Было бы лучше, если бы мы уехали, — сказала она, но Беатрис тихо возразила:

— Я очень рада, что ты здесь, иначе я чувствовала бы себя совсем одинокой.

Они еще немного молча посидели в траве, подставляя лица солнцу и вдыхая аромат роз. Потом они услышали голос Виля. Они встали и вышли из-за стены, чтобы он их увидел. Французы ушли, на земле не осталось и следа от разбитого кофейного сервиза. В саду было тихо и спокойно.

— Сейчас я отвезу тебя домой, Мэй, — сказал Виль. — Беатрис, тебе придется пока присмотреть за миссис Фельдман. Она в своей комнате, и, боюсь, не очень хорошо себя чувствует.