Жерсанда постучала ложечкой по хрустальному бокалу. Раздался высокий серебристый звук.

— Дитя, о чем ты мечтаешь? Прекрати терзать себя! Мадам Лезаж впала в неистовую ярость, и ее сердце не выдержало. Я допускаю, что, если бы ты не заговорила с ней, она была бы сейчас жива. Но этого мы никогда не узнаем, поскольку эта женщина все равно была тяжело больна. Так или иначе, она не имела права оскорблять тебя и тем более бить. Господь Бог взвесил все «за» и «против»… Если твоя совесть не дает тебе покоя, следует исповедаться. Я кажусь жестокой? Да, я иногда бываю такой. Я даже могла бы разгневаться, если бы вдруг встретила Гильема Лезажа. Не грусти по нему, Анжелина. Если он женился, невзирая на твои чувства к нему и после стольких клятв, значит, он дурак и предатель. Я полагаю, твой отец ничего об этом не знает?

— Разумеется. Я много чего хотела сказать ему, когда бы речь зашла о помолвке, но никак не раньше.

— Тише! А вот и кофе!

Вместе с кофе Октавия принесла два куска миндального пирога, облитого шоколадом, с начинкой из каштанового крема.

— Я немного побеспокою вас, — сказала она, собирая грязные тарелки. — Анжелина, твоя овчарка удобно устроилась около печки. Не волнуйся, она получит свою долю угощения.

— Собака священника-отступника ест в доме благородной дамы-протестантки! — с иронией воскликнула Анжелина. — Что за парадокс! Я правильно сказала?

— Безусловно. Но откуда ты знаешь, что твоя овчарка ранее принадлежала священнику-отступнику? Ведь ты, как я поняла, говоришь об одном из тех, что скрываются в горах?

— Отступниками называют также и их прихожан, — объяснила Анжелина, сожалея о своих словах, невольно сорвавшихся с языка. — В прошлую субботу, на базаре в Сен-Жироне, какой-то пастух, похоже, узнал в Спасителе овчарку старика-отступника, которого, как говорят, похоронили в ноябре на скале Кер, что в долине Масса. Тогда-то я и встретила собаку. Но мне все равно, какое у нее прошлое. Спаситель — верный товарищ.

Воцарилось тягостное молчание. Анжелина думала о своем сыне. У старой дамы вновь возникли подозрения.

«Слава богу, девочка согласилась поделиться со мной своими горестями! Однако она о многом умолчала, я это чувствую, — говорила себе Жерсанда. — Надо набраться терпения. Всему свое время. Если у нее есть тайна, она в конце концов доверит ее мне».

Как только Октавия вышла, женщины продолжили разговор.

— Гильем казался тебе искренним? — спросила мадемуазель Жерсанда. — Ты сказала, что любила его. А он тебя?

— Он говорил, что обожает меня, находил меня красивой, умной, забавной. Но мои планы стать повитухой приводили его в ярость. Он осуждал мой выбор. По его мнению, это плохо сочетается с тем образом жизни, который должна вести супруга и мать.

— Да он настоящий тиран! Представь: он остался здесь, осмелился пойти наперекор своим родителям и попросил твоей руки. Как бы ты поступила, Анжелина? Посмела бы ты пренебречь желанием Гильема? Стала бы ты ездить по всему краю, чтобы помогать роженицам, как это делала твоя мать Адриена?

— Я об этом не думала, — честно призналась молодая женщина. — Мне нравится это ремесло, хотя оно и не приносит богатства. Впрочем, оно не нравится папе… и вам, мадемуазель. Порой меня охватывают противоречивые чувства: я знаю, что это мое призвание, но в то же время хочу остаться в Сен-Лизье и зарабатывать на жизнь шитьем: быть портнихой или модисткой. Каждый вечер я меняю свое мнение. Стать повитухой значит оказать честь памяти моей матери. Увы! Если я уеду в Тулузу на несколько месяцев, как здесь будет жить мой отец? Конечно, в очках он видит лучше, но после нескольких часов, проведенных в мастерской, у него появляется головная боль. Вчера вечером, сидя за столом, я была преисполнена решимости остаться здесь и не колебалась. Но сейчас, у вас, меня вновь охватили сомнения. Так или иначе, но мне придется ждать целый год, прежде чем записаться на курсы.