Он был счастлив и потому шел по авеню Республики, никуда не торопясь. Он думал, что имеет право спокойно прогуляться, посмотреть на женщин, подойти к ним настолько близко, чтобы почувствовать аромат их духов. Он не хотел возвращаться домой, а потому неспешно шагал по улице, засунув руки в карманы и окидывая взглядом витрины, шел, позабыв о городских беспорядках, о брате, об упреках Матильды по поводу его новых вложений. Он смотрел на выставленное за стеклом белье, на остроконечные бюстгальтеры и атласные трусики. Любовался шоколадными конфетами в витрине кондитера, знаменитого своей засахаренной вишней. И вдруг в витрине фотостудии заметил снимок. Несколько секунд он не верил своим глазам. Он нервно усмехнулся и подумал, что эта девушка на снимке удивительно похожа на Сельму. Наверное, она итальянка или испанка, во всяком случае жительница Средиземноморья, он решил, что она очень красива. У него перехватило горло. Ему показалось, что кто-то ударил его в живот, и все тело напряглось от гнева. Он подошел вплотную к витрине, но не для того, чтобы получше рассмотреть снимок, а чтобы загородить его от взглядов прохожих, разгуливающих по авеню. У него создалось ощущение, будто его сестра стоит голая на виду у толпы, и чтобы спасти честь Сельмы, он может только заслонить ее своим телом. Амину хотелось разбить лбом стекло, схватить фотографию и убежать, и он с трудом взял себя в руки.

Он вошел в студию и увидел Люсьена: тот подсчитывал выручку, сидя за деревянным прилавком.

– Чем могу помочь? – осведомился хозяин.

Он с беспокойством посмотрел на Амина. Чего от него хочет этот хмурый араб с недобрым взглядом? Очень удобный момент. В студии нет посетителей, и этот бесноватый, вероятно националист, может, даже террорист, скорее всего, собирается разделаться с ним, просто потому что он один, он беззащитен и он француз. Амин вытащил из кармана носовой платок и вытер лоб:

– Меня интересует фотография в витрине. Та, с молодой девушкой.

– Вот эта? – спросил Люсьен, медленно подошел к подставке, снял фотографию и положил ее на прилавок.

Амин долго, молча смотрел на нее и наконец спросил:

– Сколько?

– Простите?

– Сколько стоит это фото? Я хочу его купить.

– Но оно не продается. Эта пара за него заплатила и должна прийти и его забрать. Пока что они не появлялись, но не стоит отчаиваться, – ворчливо произнес Люсьен и рассмеялся.

Амин бросил на него зловещий взгляд:

– Скажите, сколько оно стоит, и я заплачу.

– Но я ведь уже сказал, что…

– Послушайте, эта девушка, – Амин ткнул пальцем в листок картона, – эта девушка – моя сестра, и у меня нет ни малейшего желания оставлять ее хотя бы еще на минуту в витрине вашего магазина. Скажите, сколько я вам должен, и я уйду.

Люсьен не хотел проблем. Ему пришлось покинуть Францию из-за унизительного шантажа, и он перебрался в другой мир – как оказалось, такой же недобрый, хоть и более солнечный, – с твердым намерением держать в секрете свои желания, не изменяя им. Ему постоянно говорили, как строги понятия о чести у арабов. «Тронь их женщин – и тебя порежут от уха до уха», – сказал ему один клиент, когда он только что открыл фотостудию. Люсьен подумал: «Тут я ничем не рискую». За несколько дней до появления Амина он прочел в газете статью о том, как один чиновник не то в Рабате, не то в Касабланке получил удар кинжалом. Напавший на него старик марокканец обвинил его в том, что тот коснулся платка, закрывавшего лицо его жены, рассмеялся и сказал: «Да она блондинка, эта туземка, светлая, как немка. У нее же глаза голубые!» Вспомнив этот случай, Люсьен вздрогнул и протянул Амину фотографию: