Все сущее есть круг, круг совершенен.

Вот в чем тайна.

Обернись.

Океан темен и тих, небо беззвездно; горизонт исчез.

Луч света пронизывает бездну мечом, вонзенный в сердце тьмы, он движется ко мне, выжигая на сетчатке глаза силуэт колосса, расставившего ноги над гаванью. Ста футов ростом, он как крепость, неприступен, и древен, как сама земля.

Нет тьмы, в которой он не воссияет, ни бури, в которой он не выстоит, его не обрушит ни землетрясение, ни пламя, ни вода. Он высится над гаванью десять тысяч лет и будет выситься еще столько.

Свет подходит ближе; тьма отступает. Корабль, покачиваясь на малой волне, вплывает в рассвет.

А надо мной склоняется он, колосс.

– Да, это Уортроп. Да, ты снова в наших комнатах в «Плазе». Да, уже поздно – позднее, чем ты думал. Три часа утра, час самоубийц уже близок, для тех, кто верит в подобные вещи. Наступает одиннадцатый день твоих внезапных каникул в стране лотофагов. Ты обезвожен и страшно хочешь есть, – точнее, захочешь, как только пройдет тошнота. Не беспокойся – я заказал много еды, ее принесут, как только откроется кухня.

– Одиннадцатый день? – Слова даются мне с трудом. Мой язык толст, как сарделька.

– Иным случалось проводить в опиумном притоне и больше. – Он устало опускается в кресло у моей кровати. Вид у него ужасный. Он небрит, щеки ввалились, глаза покраснели от бессонницы, веки посерели, точно подведенные тенями. Он наливает себе чашку давно остывшего чая.

– Как вы меня нашли?

Он пожимает плечами.

– Подумаешь, задачка. Объединенных сил дюжины монстрологов и половины полиции города Нью-Йорка вполне хватило, чтобы ее решить. – Он отхлебнул чая, сверкнув поверх чашки темными глазами. – Теперь моя печаль в другом – потеря Т. Церрехоненсиса и тебя, а также последующие поиски вас обоих, стоили мне всех связей, которые я имел.

– Я не терялся, – сказал я.

– С твоего позволения, я придерживаюсь иной точки зрения. В общем-то, я до сих пор не уверен, что ты нашелся.

– Я ничего не буду вам объяснять.

– Я и не прошу.

– Я вам ничего не должен.

Он кивнул. Я удивился. Он сказал:

– Зато я кое-что тебе задолжал. Извинения. Ты был абсолютно прав, Уилл. Ты не просил меня… – Он запнулся в поисках подходящего слова. Неопределенно взмахнул рукой. – Об этом. Но все-таки ты здесь, и я тоже. Троя сожжена, и тебе надо пробираться домой, – правда, я не совсем уверен, где в этой причудливой метафоре мое место: то ли я мачта, к которой ты привязал себя, или, быть может, верная Пенелопа?

Я отвернулся.

– Вы не Пенелопа.

Он тихо засмеялся.

– Что ж, и на том спасибо. А то я думал, ты скажешь, я Циклоп.

– Кажется, меня сейчас стошнит.

– У тебя ведро рядом с кроватью.

Я закрыл глаза. Тошнота прошла.

– Ваша аналогия неточна, – указал я ему. – У меня нет дома, мне некуда возвращаться.

Он не стал спорить.

– Ты можешь пожить у меня, я всегда рад тебе.

– С чего бы? Я же обуза, помеха. Все шло прекрасно, до той самой секунды, пока не появился я.

– Не стану делать вид, что сам себе завидовал в последние дни. Ха! Если бы мне только пришлось перерыть весь город в поисках отбившейся от стада овцы, так это бы еще ничего. Но нет, надо было похоронить человека, который был мне вместо отца, и заключить мир с представителями преступного мира.