Таверна Рутледжей была грубовато построенной деревянной хижиной, потрепанная суровой местной погодой. Ничто не отличало ее от тысяч других хижин тех краев. Незнакомец не обратил бы на нее никакого внимания, но Линкольн не мог отвести глаз: душой и сердцем он постоянно был там, в его глазах хижина заполняла весь мир, она была всем. Каждый раз, когда он пересекал порог таверны, его сердце выскакивало из груди. Одолжив копию поэм Шекспира у Келсо, он растягивался на прилавке магазина и перечитывал одни и те же строки:

«Но, душа моя, что там за свет в окне?

Это восток, а Джульетта — это солнце!»

Затем, сам того не замечая, Линкольн закрывал книгу и часами впадал в мечты, лежа на прилавке. Он вспоминал каждое слово, которое Энн говорила прошлым вечером, и каждую секунду, проведенную с ней. Есть одна примечательная история, которая ярко описывает волнительные отношения двух влюбленных: в те времена соревнования по вышиванию были очень популярны, и Энн часто приглашали на такие мероприятия, где ее тонкие пальцы управляли иголкой с невероятной нежностью и артистизмом. По привычке Линкольн провожал ее до места состязания, а вечером возвращался за ней. Но однажды он гордо вошел с ней в комнату и сел рядом. Мужчин на таких мероприятиях обычно не бывало, и Энн вся покраснела, сердце начало биться сильнее, и от волнения она сделала несколько неправильных швов. Заметив происходящее, проницательные дамы неоднозначно улыбнулись, а дальновидный организатор состязания сохранил ее работу и, после того, как Линкольн стал президентом, гордо выставлял своим гостям, указывая на неровные швы его возлюбленной.

Летними вечерами влюбленные прогуливались вдоль берегов Сангамона, где пение птиц разносилось по всему лесу, и под эту мелодию светлячки плели золотые нитки в воздухе. Осенью окружающие деревья пылали в ярких цветах, а орехи постоянно стучали о землю. Зимой же лес превращался в дворец: каждое дерево и каждый лист одевал шикарную белую шубу, а тоненькие ветви сияли, словно подвешенные алмазы. Теперь жизнь для них обоих превратилась в необыкновенную красоту и счастье. Глядя в голубые глаза Энн, Линкольн слышал счастливое биение ее сердца, а коснувшись рук — чувствовал ее дыхание и не верил, что в жизни может быть столько счастья.

Недолго прожив в Нью-Сейлеме, Линкольн начал собственный бизнес совместно с сыном местного священника — пьяницей Берри. К тому времени маленькое поселение было уже на последнем дыхании, и все лавки постепенно разорялись. Но ни Линкольн и ни Берри не могли увидеть происходящее, так что, выкупив остатки трех разорившихся магазинов, объединили их и обосновали свой собственный. И в один прекрасный день перед лавкой «Линкольн и Берри» остановилась повозка, следовавшая в Айову. Земля была сырой, и лошади быстро уставали, так что странник решил облегчить груз и продал Линкольну бочку с домашним барахлом. На самом деле Линкольну ничего не было нужно, он просто пожалел лошадей и, заплатив торговцу пятьдесят центов, отнес бочку в заднюю часть лавки, даже не проверив содержимое. Но спустя пару недель, вывернув бочку на пол, хозяин был поражен удачной находкой: на верху ненужного хлама лежало полное собрание «Комментарий Блэкстона о законодательстве». Местные фермеры постоянно были заняты на плантациях, и клиентов почти не было, так что у Эйба была масса времени на чтение. И чем больше он читал, тем интереснее книга становилась: еще никогда он не был так погружен в книгу и на одном дыхании прочел все четыре тома. Вскоре его осенило: он должен стать юристом — человеком, за которого Энн Рутледж выйдет с гордостью. Планы возлюбленного пришли Энн по душе, и они решили сыграть свадьбу, как только Линкольн окончит изучение юриспруденции и состоится в профессиональном плане. И, закончив с Блэкстоном, будущий юрист каждый раз проходил двадцать миль сквозь прерии, чтобы одолжить другие книги у некого адвоката из Спрингфилда, которого знал с войны Черного Ястреба. На обратной дороге он держал в руках открытую книгу и читал на ходу, а дойдя до запутанных частей, замирал на месте и полностью концентрировался на книге, до тех пор, пока досконально не вникал в смысл. Так он читал двадцать — тридцать страниц, до заката, когда уже ничего не видел: на небе появлялись звезды, чувствуя голод он ускорял шаги.