— Наоми, я не согласен с твоим решением уйти, но я всегда его уважал. Даже когда ты появилась в новостях и все узнали о твоем местонахождении, я не пытался с тобой связаться. И сейчас я обращаюсь к тебе не ради себя.

Слова были резкими, тёплыми и осторожными: безупречная грамматика человека, настолько хорошо говорящего на втором языке, звучала очень странно. Его речь не содержала ни одного слова из диалекта пояса. Ещё одна вещь, изменившаяся за эти годы.

— Цин и Карал передают привет и выражают почтение, но они единственные, кто знает, что я обращаюсь к тебе. И почему. Сейчас они на станции Церера, но они не могут оставаться там долго. Мне нужно, чтобы ты встретила их команду там и… нет, прости. Это неправильно. Я не должен был ставить вопрос так. Просто я сейчас возбужден и нервничаю. Я не знаю, что делать, и ты единственная, к кому я могу обратиться. Это касается Филипа. Он влип.

Горло саднило.

Амос сглотнул, пытаясь избавиться от комка потоком слюны, но всё, чего он добился — новая порция тупой боли, словно после глотка песка. Медпункт «Роси» обколол его полным набором бустер-вакцин и бактериальных профилактических средств три месяца назад, точно по графику. Он не предполагал, что может заболеть. Но вот появилось оно — место где-то в глубине его гортани, будто он проглотил мячик для гольфа, застрявший где-то на пол пути вниз.

Вокруг него мельтешили, как муравьи в своём муравейнике, жители и туристы космопорта станции Церера — их голоса сливались в единый неделимый рёв, сравнимый с тишиной. Амоса позабавило, что никто на Церере не поймет метафору о муравьях. Что касается него, то он не видел живых муравьев около двадцати лет, но детские воспоминания об этих насекомых, тащащих целого таракана или обгладывающих скелет крысы, были до сих пор ярки и остры. Как тараканы и крысы, муравьи научились соседствовать с человеком без особых проблем. Когда цементные джунгли человеческих городов распространились по планете и половина видов животных на Земле оказалась на грани исчезновения, никто не волновался за муравьев. Они отлично справлялись и остатки фастфуда были столь же обильны и вкусны, какими некогда были мёртвые лесные животные.

Адаптируйся или умри.

Если бы у Амоса быть своя философия, то она бы была именно такой. Бетон заменяет лес. Вам что-то мешает — вы прокладываете себе дорогу. Если вы можете найти способ жить в трещинах, вы можете процветать где угодно. Везде есть трещины.

Муравейник Цереры суетился вокруг него. На вершине пищевой цепи были люди, покупающие закуски в киосках или билеты на челноки, а корабли покидали станцию. Люди в трещинах тоже были там. Девочка, не старше десяти с длинными грязными волосами и розовым комбинезоном на два размера меньше, чем нужно, наблюдала за путешественниками, не глядя на них. Ждала, что кто-то оставит свой багаж или ручную кладь достаточно надолго, чтобы можно было украсть. Она увидела, что Амос смотрит на неё и задвинула за собой люк для обслуживания, низко установленный в стене.

Жить в трещинах, но всё-таки жить. Адаптироваться, но не умирать.