Дом номер четыре по Саламандер-лейн не похож на главное здание института. Скорее жилище на одну семью: старое дерево выкрашено краской бледно-голубого оттенка. Дом стоит так близко к берегу, что на крыльце чувствуется соленый бриз.
– Доброе утро, мэм, – обращаюсь я к старой великанше, открывшей на стук. – Я – детектив Генри Пэлас…
Ошибка – уже не детектив…
– Извините, я – Генри Пэлас. Это институт «Новые горизонты»?
Старуха молча разворачивается и уходит в дом. Я прохожу за ней, объясняю, что мне нужно, и она наконец открывает рот.
– Он был чудаком, верно? – говорит она о Питере Зелле. Голос у нее на удивление сильный и чистый.
– Я с ним не был знаком.
– Так вот, он был чудак.
– Ясно.
Я просто решил, что не повредит узнать еще кое-что о том деле. О последней претензии, которую расследовал мой страховщик перед смертью. «Импалу» пришлось вернуть в служебный гараж, поэтому я приехал на велосипеде, раскопал старый «Швинн» матери. Поездка заняла чуть больше пяти часов, с остановкой на обед в запустелой пышечной на площадке отдыха.
– Чудак. Не надо ему было сюда приезжать.
– Почему?
– Потому. – Она кивает на принесенные мной документы. Бумаги лежат на кофейном столике между нами, три листа в папке из тонкого картона: претензия, полис и список дополнительных документов. – Все, что нужно, мог бы узнать по телефону.
Ее зовут Виктория Тэлли. На бумагах подписи ее и ее мужа, покойного Бернарда. У миссис Тэлли маленькие черные бусинки глаз, как у куклы. В тесной гостиной чисто, на стенах морские ракушки и изящные натюрморты с водорослями. Я так и не увидел никаких признаков расположившегося здесь института.
– Мэм, как я понял, ваш муж покончил с собой?
– Да, повесился. В ванной. На такой штуке… – Она раздраженно морщится. – Как это называется – откуда вода льется?
– Головка душа, мэм?
– Верно. Вы меня извините, старая я.
– Сочувствую вашей потере.
– Не стоит. Он мне сказал, что собирается сделать. Послал меня погулять по берегу, поговорить с раками-отшельниками. Сказал, когда я вернусь, он уже будет мертвый в ванной. Так и вышло.
Она всхлипывает, оглядывая меня жесткими крошечными глазками. Из лежащих на столе бумаг мне известно, что смерть Бернарда Тэлли принесла миллион долларов ей лично и еще три миллиона институту, если такой существует. Зелл подтвердил претензию, одобрил выплату, после того как три недели назад побывал здесь. Хотя дела не закрыл, как будто собирался еще к нему вернуться.
– Вы на него малость похожи, верно?
– Простите?
– Похожи на своего дружка, который сюда приезжал. И сидел на том же месте, где вы сидите.
– Я же сказал, мэм, что не был знаком с Питером Зеллом.
– А все равно вы похожи.
За окном кухни подвешены колокольчики, я несколько секунд прислушиваюсь к их хрустальному перезвону на ветру.
– Мэм, вы не расскажете мне об институте? Хотелось бы знать, на что пойдут все эти деньги.
– Вот и ваш друг хотел знать.
– О…
– Все законно. Мы зарегистрированы как некоммерческая организация. 501 (с) 3, не знаю уж, что это значит.
– Не сомневаюсь.
Она больше ничего не добавляет. Снова звенят колокольчики, от бельведера доносится праздничная музыка. Трубачи проверяют инструменты.