— Значит, ты меня не предавала…

Яну-Эрику очень хотелось выпить.

Кристофер с трудом встал на ноги.

— Знаешь, что означает «бессмертный»?

Ян-Эрик не ответил. Реальность, к которой он привык, внезапно перевернулась, и он не мог охватить взглядом ее новые очертания.

— Это тот, кто совершил нечто настолько выдающееся, что память о нем будет жить вечно. Таким был для меня Аксель Рагнерфельдт. Но теперь он войдет в историю как подлец и мерзавец. Я позабочусь об этом, даже если это будет последнее, что я сделаю в своей жизни.

Ян-Эрик вдруг услышал собственный голос. Услышал слова, которые он столько раз повторял в свете софитов. Мой отец считал, что наши поступки — это наши дети. Они продолжают жить независимо от нас и нашей воли. Йозеф Шульц и мой отец полагали, что наградой за добрый поступок служит сама возможность его совершить.

Финал всех его выступлений.

Никогда больше он не будет стоять на сцене и слушать аплодисменты. Его славное имя больше ни у кого не вызовет почтения. Отныне он будет стесняться его как физического уродства. Он никогда не получит премию Северного совета. Луиза никогда не пожалеет, что бросила его. У него отнимут всё.

Кристофер вырвал письмо из рук Яна-Эрика. В последний раз он посмотрел в разрытую яму и направился к воротам.

— Подожди!

Кристофер не остановился.

— Подожди! Давай поговорим!

Он, Ян-Эрик, не виноват, но наказание придется нести именно ему.

— Ты можешь получить деньги. Триста пятьдесят тысяч крон. Датских.

Кристофер резко остановился и оглянулся. Ян-Эрик не видел выражения его лица, но тут Кристофер заговорил, и слабая надежда погасла.

— Будь ты проклят!

Он пошел дальше к выходу, держа в руке это страшное письмо. Еще немного, и семена слов Герды разлетятся по всему миру.

Ян-Эрик не успел понять, что происходит. Он ни о чем не думал, когда наклонялся и хватал лопату. Когда бежал, чтобы догнать. Когда стоял в нескольких метрах от ворот, глядя на неподвижное тело на гравийной дорожке. Он вообще ни о чем не думал. И не чувствовал ничего, кроме удивления. Свет уличного фонаря падал на его руки, и он не понимал, его это руки или нет. Руки действовали сами по себе. Сработал древний, как само человечество, инстинкт. Убить, если отнимают твое.

Оказывается, он нес в себе эту особенность.

Он слишком многим пожертвовал за такую малость — жить в тени великого человека. И защищая эту малость, он пошел на убийство.

Яма уже вырыта. Землю разверзли умершие.

Через тридцать один год жребий пал на следующее поколение, превратив могилу в семейный склеп.

Благословенна земля и благословенно небо, песнь странствующей души прекрасна. Мы проходим земное царство и с песнью возносимся в рай.

Марианна Фолькесон сидела одна в церкви и держала в руках псалтырь. Она столько раз пела этот псалом, что давно знала его наизусть. Торжественные звуки органа усиливало эхо, не встречавшее преград в пустой церкви. На церемонии присутствовали только она, священник, кантор и представитель похоронного бюро. Больше не пришел никто. Ни Кристофер Сандерблум, ни Торгни Веннберг. Семья Рагнерфельдт тоже никого не прислала.