Наконец автобус покатил по дороге.

— Ты очень устал, мальчик? — сконфуженно сказала Милада, обмахивая хорошо знакомым Сереже веером раскрасневшееся лицо. — Эта молодая девочка будет такая милая, она чуть-чуть подвинется, и ты сядешь…

И она улыбнулась девушке, только что устроившейся на сиденье.

— Нет, нет, я могу постоять, я совершенно не устала! Как ты думаешь: Олечка, которая летела со мной, скоро доберется до своей мамы? Ты знаешь, мне ужасно нравится здешняя природа! — сказала Милада, с восхищением глядя на выжженную, гладкую, точно блюдо, степь с вышками терриконов вдали, над которыми вился раскаленный желтоватый воздух. — Сколько простора! Такое небо я видела только в Сицилии. И этот городок, мимо которого мы проехали, — он похож на нашу Остраву… Садись со мной, мальчик, ты видишь, молодой человек был такой добрый, он уступил мне место у окна…

Катя ждала их, стоя на крылечке, чистенькая, с влажными, гладко причесанными волосами и щеками, блестящими, как у ребенка. Она напряженно улыбалась.

— Это Катя! — торжествующе сказала Милада. — Я ее сразу узнала. Какой у вас милый домик! Катя, дай я тебя поцелую… Ты очень похожа на дочь моего брата, Густинку. А где маленький? Сережа, отдай мне мой саквояж, тебе тяжело.

Она быстро поднялась по ступенькам на терраску и подошла к высокому креслу, где сидел румяный мальчик и лупил ложкой по тарелке. Общительный Лешка охотно пошел к ней на руки. Принаряженный, с расчесанными мягкими волосиками, в голубых штанах, он сиял, как новый гривенник.

Милада быстро, с врачебной профессиональной ловкостью, оглядела его всего и с явным удовольствием ощупала прямые крепкие ноги и хорошо развернутые плечики.

— Отличный, здоровый маленький Лисичанский! — удовлетворенно констатировала она. — Катюша, ты даешь ему витамин «Д»?

«Кто был прав?» — сказал Сережа жене одними глазами, и Катя растерянно улыбнулась.

— Пойдемте в дом, — вы, вероятно, хотите умыться после дороги… — сказала она застенчиво.

— В дом? Куда угодно! — Милада была полна энергии. — Я совершенно не устала! Можешь представить, Сережа, я даже не заметила, как долетела из Праги…

Пока Милада умывалась, Катя стояла рядом, держа в руках чистое полотенце, и незаметно разглядывала ее.

«Вот она какая! — думала Катя, глядя на пунцовое ухо Милады, на маленькие, крепкие руки, которыми та беспощадно терла свое изрезанное морщинами лицо, на седую влажную прядь, упавшую на шею. — Вот эта женщина, которая столько сделала для Сережи. А я стою рядом с ней как каменная и молчу. Они встретились с Сережей, точно родные. А я? Стою и ничего не могу сказать! И, наверное, кажусь ей неприветливой, неуклюжей, неумной…»

«Какая прелесть эта Катя! — думала Милада, обливая водой разгоряченное лицо. — Сколько в ней еще детского, нежного, как трогательно она смущается… Наверное, я не сумела к ней правильно подойти…»

Стол был уже накрыт. Там стояла глиняная обливная мисочка с продолговатыми, точно сливы, помидорами, и вторая миска с дымящейся молодой картошкой, и тарелка, где лежала, изумленно разинув рот с воткнутыми в него перьями лука, серебряная селедка.