Я кивнул, подошел к буфету и стал снимать каждую фотографию по очереди, разглядывая ее и изо всех сил удерживаясь, чтобы не обвести пальцем контуры его лица.

— Я вижу, у вас нет его фотографий в форме.

— Нет. У меня была одна. Ее сделали в тот день, когда он завербовался. Мы тогда ужасно гордились — нам казалось, что это достойный поступок. Но я ее убрала. Понимаете, я не хочу напоминаний об этой части его жизни. Та фотография где-то лежит, но…

Она замолчала, и я не стал спрашивать. Я подумал, что вообще зря заговорил на эту тему. Тут я заметил другую фотографию, на которой был мужчина в форме — но не такой, какую довелось поносить мне и Уиллу. Лицо на фотографии было безмятежным, словно изображенный на ней человек смирился с тем, что готовит ему судьба. Помимо этого, лицо украшали невероятные усы.

— Это мой отец. — Миссис Бэнкрофт взяла картину с буфета и посмотрела на нее, слабо улыбаясь. Другой рукой она, сама того не осознавая, мимолетно погладила мою руку, и это прикосновение меня утешило. — Ни Мэриан, ни Уильям его никогда не видели. Он пал на Трансваальской войне[16].

Я кивнул. Мои родители часто рассказывали об Англо-бурской войне и предшествующей ей Трансваальской; оба конфликта были еще живы в памяти их поколения. У каждого был дедушка или дядя, который сражался при Ледисмите или Мафекинге, сложил голову на склонах Драконовых гор или встретил ужасный конец в грязных водах реки Моддер. Буры в этих разговорах упоминались как народ, который попросту не покорился захватчикам из другого полушария, последний великий враг британской нации, а бурская война — как последняя великая битва. В этом была горькая ирония.

— Я едва знала отца, — тихо проговорила миссис Бэнкрофт. — Ему было всего двадцать три года, когда он погиб, а мне — только три. Они с матерью поженились молодыми. У меня осталось очень мало воспоминаний о нем, но все они — счастливые.

— Интересно, почему эти чертовы войны забирают всех мужчин из нашей семьи, — пробормотала Мэриан из кресла.

— Мэриан! — вскричала миссис Бэнкрофт и быстро взглянула на меня, словно я мог обидеться.

— А что, это разве неправда? И не только мужчин. Мою бабушку — мать моей матери — тоже убили в Трансваале.

Я поднял бровь, уверенный, что она что-то путает.

— Мэриан, не говори глупостей, — сказала миссис Бэнкрофт, ставя фотографию на место и обеспокоенно глядя на меня. — Понимаете, мистер Сэдлер, моя дочь очень эмансипированная, а я не уверена, что это хорошо. Лично у меня никогда не было желания стать эмансипированной.

Я снова вспомнил миссис Уилкокс и ее позор на обеде у Маргарет Шлегель.

— Ну хорошо, не совсем так, — чуточку уступила Мэриан. — Но она не пережила смерти деда.

— Мэриан, хватит! — отрезала миссис Бэнкрофт.

— Почему это? Нам нечего скрывать. Понимаете, Тристан, моя бабушка не могла жить без деда и покончила с собой.

Я отвернулся, думая, что вполне мог бы обойтись без ее признаний.

— У нас в семье об этом не говорят, — произнесла миссис Бэнкрофт — уже не сердито, а скорее горестно. — Моя мать была очень молода, когда его убили. И ей было всего девятнадцать, когда родилась я. Наверное, она просто не вынесла груза ответственности и горя. Я ее не виню за это, ни в коей мере. Я стараюсь ее понять.