Я вздохнул, усаживаясь поудобней:
– Поместье я за сущие гроши продал какому-то «саквояжнику», после чего уехал в Европу. С тех пор живу на свои сбережения в Париже. Точнее, жил, пока деньги не кончились. К счастью, мне предложили работу в константинопольском отделении одной из торговых фирм. Только сегодня приехал в Константинополь и сразу же встретил тебя…
На самом же деле я приехал по приглашению президента Дэвиса. Во время Войны Севера и Юга я бежал из северного плена вместе с Оливером Семмсом. Именно он откуда-то пронюхал, что я болтаюсь без дела в Париже, и пригласил меня в Константинополь. Телеграмма пришла буквально за два дня до того, как мне пришлось бы съезжать со своей квартиры. Как оказалось, уже здесь, после встречи с представителем президента Дэвиса, импортно-экспортное агентство «Рога и копыта» служили прикрытием для связи южного сопротивления и югоросской разведки. Эти парни взялись за янки всерьез и по-взрослому. Ознакомившись с масштабом грядущей операции, я понял, что возрожденная Конфедерация – вещь вполне реальная. Уж и не знаю, чем югороссам так насолили парни, которые сидят в Вашингтоне, но, кажется, скоро им будет невесело.
Немного посидев на скамейке, мы с Джорджем встали и не спеша прошли в небольшую турецкую кофейню рядом с парком, где я с удовольствием впервые в жизни попробовал крепкий черный турецкий кофе, который заказал для нас Джордж. Быть в Константинополе и не выпить турецкого кофе – это тоже своего рода извращение.
Когда нам принесли все что положено: кофейник, чашечки, два стакана и кувшин ледяной воды, Джордж продолжил свои расспросы:
– А как супруга, Билл, как ваши дети? – спросил он, осторожно прикасаясь губами к горячему и крепкому напитку.
– Да один я теперь, Джордж, – вздохнул я. – Оба сына погибли на войне, дочь вышла замуж, переехала в Джорджию, под Атланту, и там заживо сгорела вместе с поместьем, когда через их графство прошел этот людоед Шерман. А моей Александры не стало два года назад, после чего я и уехал в Европу. Будь она жива, она бы никогда не бросила нашей Южной Каролины, да и я тоже. Ведь это родина и моих, и ее предков, которые жили на той благословенной земле, начиная с середины позапрошлого века. Но без нее мне все там опостылело.
Джордж по-дружески приобнял меня за плечи. Мы с ним были очень близкими друзьями в университете, часами обсуждали все подряд, от теории Адама Смита до политических трудов Джона Локка, от поэзии Овидия до бокса, в котором Бокер был чемпионом нашего выпуска 1844 года.
Когда мы только что приехали в университет, то оказалось, что второкурсники любят издеваться над первокурсниками. И так как мы с Джорджем были неплохими боксерами, то второкурсники после пары попыток нас побить стали держаться подальше. А когда мы стали второкурсниками, то сами не били первокурсников и другим не давали это делать, чем я до сих пор горжусь.
– Как жаль… – сказал он с сожалением. – Помню твою Александру – такая красивая была невеста. А что случилось? Она заболела?
– Заболела? Как бы не так! – со злостью сказал я. – Если и заболела, то эта болезнь называлась Реконструкция. Ее изнасиловала и убила толпа пьяных негров, когда она возвращалась из поездки к подруге в Спартанбург.