Франсуа очень хотел бы принять участие в этой веселой суете вокруг колыбели малыша, которого он жаждал любить, но ранение в ногу не позволяло ему носиться по улицам, как он любил это делать, ради простой радости быть вместе с бедным людом, всегда оказывавшим ему восторженный прием. Женщины ценили его красоту, мужчины простоту, щедрость и храбрость. Наконец, все с удовольствием вспоминали, что он внук повесы Генриха IV, память о котором жила в народе… Поэтому в этот день Франсуа чувствовал себя совсем покинутым: мать, сестра, брат, а также лучшие его друзья уехали в Сен-Жермен, чтобы изъявить свое почтение и принести свои поздравления королеве. Но в любом случае, даже на одной ноге, он не смог бы поехать с ними; приказ королевы, переданный через Мари д'Отфор, был категоричен: Франсуа не должен появляться при дворе до тех пор, пока Анна Австрийская сама не даст ему разрешения. Горькая расплата за мгновения безоблачного счастья, о котором, похоже, она уже забыла!
Герцог де Бофор заканчивал партию в шахматы с Гансевилем, когда слуга объявил, что с ним желает приватно говорить какая-то дама. Дама отказалась себя назвать, но сказала, что пришла «от имени их величеств». Сердце Бофора радостно забилось: значит, в этот день торжества Анна помнит о нем! Он не заблуждался насчет этого множественного числа — «величеств»!
Закутанная с ног до головы в шелковую накидку, В синей маске, скрывавшей лицо, гостья вошла беззвучно, но стоило чуть соскользнуть капюшону, открывшему чистый лоб и великолепные золотистые волосы, как Франсуа сразу ее узнал.
— Госпожа д'Отфор! — воскликнул он. — Вы здесь? У меня… и в такой день?! Какое великое счастье!
Поведя плечами, Мари сбросила накидку, потом сняла маску.
— Не напускайте на себя вид торжествующего петуха, мой дорогой Франсуа. Я пришла к вам отнюдь не от «нее», а от себя. Но прежде скажите, мы одни?
— Надеюсь, вы не сомневаетесь в этом? Пьер де Гансевиль, который только что вышел, наверняка в оба глаза сторожит эту запертую дверь.
— Я здесь, чтобы говорить с вами о Сильви. Где она?
— Глупый вопрос! Разве вы не знаете? — проурчал он, мгновенно рассердившись.
— Нет. Я знаю, что она находится там, где, как говорят, и должна находиться: в часовне замка Ане. Ведь Сильви жива, не правда ли?
— Кто мог внушить вам подобную мысль?
— Прежде всего молодой маркиз д'Отанкур, который совершенно не верит в ее смерть, так как беззаветная любовь к Сильви подсказывает ему, что она не умерла.
— Какая глупость! — воскликнул герцог де Бофор, покраснев от гнева. — Этот молокосос видит сны наяву и верит в них! Ему следовало бы окунуть голову в холодную воду!
— Этот молокосос, милый мой герцог, всего на два года моложе вас, — рассмеялась Мари, — но в нравственном отношении старше вас лет на десять. Если он говорит, что любит, ему можно доверять. И, поверьте мне, он любит Сильви!
— Это безумие! Причем безумие, опасное для его разума. Разве он не может ограничиться слезами по усопшей вместо того, чтобы изливаться в глупой болтовне?
— Об этом он говорил только мне. И я не назвала бы это излияниями. Что касается опасностей этого безумия, то, по-моему, они не столь велик;;, как опасности безумия вашего.