— А второй? Тоже незрячий?

— Второму всю харю разворотило. В той каше и не разобрать — где глаза, где что. Но, чует моё сердце, все они такие.

— Это почему?

— А с чего ж им зрячими-то быть? Как в двенадцатом году пиздануло, так они, небось, лет двадцать в подземельях своих торчали, света не видя. Там и рожали. Народу-то много. Война войной, а организм требует, — усмехнулся дед. — Вот отродья разные и повылазили потом, едва на людей похожи, с бельмами заместо глаз.

— Что-то немного их повылезло, если тебе верить. Всего-то парочка.

— О-хо-хо! — откинулся Старик назад, барабаня ладонью по столешнице. — Парочка! Кабы так, да разве ж я о них бы вспомнил? Это всё цветочки были. Самое-то говно позже началось. Мутов мы тех спалили и забыли. А по осени поехали из Кузнечихи в Паль сваты. Пять мужиков на двух телегах. Езды там — километров десять. А их ни к вечеру нету, ни утром, ни через сутки. Кузнечихинские забеспокоились. Сваты сватами, а и меру знать надо. Да и мужики-то были не так чтобы сильно пьющие. В общем, послали за ними мальчонку, чтоб домой выпроводил пропащих. Мальчонку того долго ждать не пришлось. Примчался в мыле, всего колотит, слова не может вымолвить. Только рот разевает да рукой в ту сторону машет, откуда прибёг. Мужики местные, времени на расспросы не теряя, взяли ружья и пошли. Вернулись с двумя телегами, кучей кишок и шестью головами. Рассказали, что телеги на полдороги от Пали нашлись, оглоблями к дому. Видать, на обратном пути беда приключилась, под вечер. Вокруг всё кровью залито, на земле потроха раскиданы, а вдоль обочины головы стоят отрезанные: две лошадиных и четыре человечьих. А перед ними аккуратненько глаза разложены и на те головы смотрят, в глазницы свои пустые таращатся.

— Забавно. А что же пятый? Ты сказал — пятеро сватов было.

— Да-да, — кивнул старик, набулькав в опустевшие стаканы. — Пришёл пятый. Через неделю. Говорят, жевал собственную губу, а штаны по земле волочились, полные навалены. Уходил — крепкий мужик, светлая голова. Вернулся едва живой, конченым идиотом. На все расспросы только одно повторял: "Мастер, мастер, мастер…". А спустя полтора месяца концы отдал. Лёг, рассказывали, на лавку, руки на груди скрестил, да и помер с улыбкой блаженной. Видать, смерть ему милее жизни показалась.

— Так он что, в Перми был? Где пропадал-то неделю?

— Кто ж его знает? Может, и в Перми. А может, по лесам бродил, да только через неделю вышел. Но с тех пор скотина окрест регулярно пропадать стала. Две-три штуки за год с деревни. Вроде как дань берут. И всегда голову безглазую оставляют — метку свою. А людей не трогали больше. Тех, что к ним не совались.

— А были и такие?

— Да нашёлся один. Андрюшка — сынок попа кузнечихинского. Дурак дураком. Окромя святого писания знать ничего не знал, а туда же — надо всяк божью тварь разумную на путь истинный наставить. Всей деревней его отговаривали. Нет, попёрся, умоленный. Рясу батькину надел. Говорит, так, мол, представительнее. Ага. Посланник божий…

— Не защитил господь раба своего?

Дед усмехнулся и достал папиросу.