— Пока нет, — смущённо признался Толстяков — Всё как-то руки не доходили.

— Тогда сделайте хотя бы несколько выстрелов. Это необходимо.

— Хорошо-хорошо. Я удалюсь в дальний угол парка и потренируюсь. Он поднял на Ардашева глаза и спросил: — А если не секрет, зачем вы едете в город?

— Видите ли, когда вы читали статью про пароход из Саутгемптона, у меня появилась одна мысль, и я хочу её проверить.

— Мысль по поводу чего?

— Простите, Сергей Николаевич, но я не делюсь невыверенными гипотезами. Прикажите заложить лошадей. Ведь мне ещё надо успеть переодеться.

— Конечно-конечно, не беспокойтесь.

Толстяков вызвал кучера, и вскоре экипаж стоял перед домом. Лошадки били копытами в предвкушении прогулки. Им надоело долгое стояние в конюшне.

Появился Ардашев. На нём был тёмный костюм, чёрные туфли и шляпа. Не забыл он и любимую трость. Присяжный поверенный легко запрыгнул в ландо, и возница тронул лошадей.

Дождавшись, когда адвокат скроется из виду, Толстяков натужно вздохнул и пошёл в дом, с трудом вспоминая, где же всё-таки хранится оружие.

Пароход «РОПиТа» «Император Николай II» принял последнюю фелюгу, перевозившую пассажиров от сочинского причала, и, издав длинный гудок, лёг на заданный курс.

Красный солнечный шар опустился над морем, озарив небо девственным нежно-розовым светом. Низкие облака зависли над водой, вобрав в себя и тёмную синеву опускающихся сумерек и тишину уходящего дня. Прибрежные горы, заросшие густой зеленью деревьев, казались карликами по сравнению с рядами снежных вершин, сиявших то лиловым, то красноватым отблеском.

Пароход имел шестьдесят одно место в каютах первого класса и тридцать девять во втором. На крытой тентом, палубе было отведено двести сорок пять мест для пассажиров третьего класса. Одна паровая машина мощностью в три тысячи четыреста лошадиных сил обеспечивала скорость в двенадцать с половиной узлов. Построенный в Англии в 1895 году «Император Николай II», считался вполне современным судном, исколесившем к тому времени не только всё Средиземноморье, но и добравшийся аж до самого Владивостока. Билет от Сочи до Поти стоил семь рублей восемьдесят копеек, но для первого класса был ещё и дополнительный сбор за ресторан.

Клим Пантелеевич Ардашев, стоявший на палубе, пожалел, что не обладает даром художника. Ведь чёрно-белый фотографический снимок не в состоянии передать всю природную красоту уходящего дня. С того момента, когда солнце спряталось, минуло всего несколько минут, а морской пейзаж изменился до неузнаваемости. И только горизонт ещё сохранял остатки солнечного света. Широкая жёлто-оранжевая полоса, будто проведённая кистью живописца, отделяла грустную рябь моря от разведённого синькой вечернего неба.

Толстяков, казалось, не замечал всей этой красоты. Он дымил папиросой и всё приставал к присяжному поверенному с вопросами о том, что тот собирается предпринять по прибытии в Тифлис. Ардашеву совсем не хотелось тратить время на бесполезную болтовню, и он, извинившись, спустился в каюту.

Через иллюминатор ещё виднелось море, и различалось небо. Клим Пантелеевич достал тетрадь и вечное перо. Настроение благоволило к творчеству, и он вывел первые два предложения: «В городе уже царила настоящая тёплая весна, какая бывает в Ставрополе только в середине апреля. Абрикос уже отцвёл, но аромат недавнего цветения ещё стоял в воздухе и манил…».