А если оно там, вдруг совсем неживое? Мумия, например. Мо́щи зачарованные. Или как в сказке – в летаргическом сне, а волосы и ногти растут. Неизвестно ведь, чего ожидать.

И непонятно, каким образом открыть крышку. Она монолитная, тяжелая, плотно прилегает. Настолько плотно, что с трудом можно найти линию стыка. Как бы не приросла за столько лет.

– Ну что ж… – потерла я ладошки. – Стукнем, дунем, плюнем, притопнем и, наверное, что-нибудь расхреначим. Как обычно.

Пожалуй, я опущу ту часть, где я всё это вытворяла. Если вкратце, то пришлось притащить сюда крепкие деревянные табуреты из кухни, три матраса из ближайших спален, большие подушки, две каминные кочерги, несколько кухонных тесаков, два мотка веревки.

А всё потому, что мне необходимы были рычаги и что-то мягкое и высокое, куда я планировала столкнуть крышку. Мрамор – минерал, конечно, твердый и крепкий. Но нежные слабые женские руки могут и его превратить в щебёнку. Так что на антивандальные прослойки я возлагала большие надежды. И на них же планировала возложить каменную хрень, когда столкну ее с саркофага.

И не прогадала. Когда эта тяжеленная фигня грохнулась, аж потусторонний гул прошел, как мне показалось. Но грохнулась она на сложенные друг на друга матрасы. Так что все уцелело: и пол, и крышка саркофага, и мои уши.

– Фу-у-ух! – утерла я рукавом лоб. Аж взмокла, пока рычагами и тесаками приподнимала и сдвигала, а потом веревками тащила. – Нет непреодолимых препятствий для женщины в поисках мужа. Привет, дорогой.

Муж лежал там, в каменном ящике. Я уже успела это проверить, заглянув в щелочку. Я ведь не совсем дура – стаскивать крышку до конца, если бы там было пусто.

Отдышалась я, отдохнула, дождалась, пока перестанут трястись от перенапряжения конечности. Кряхтя, встала и побрела знакомиться.

Мужчина, упрятанный в саркофаг, был прикрыт плотной парчовой тканью. Лишь прядь золотистых волос сбоку виднелась.

– Ну-с… Раз! Два! Три! Альвисс, приди… – подбадривая саму себя, чтобы не так жутко было, потянула я прочь парчу.

Медленно вытащила ее из ящика и, затаив дыхание, уставилась внутрь.

– Н-ну-у-у… – протянула после паузы. – Могло бы быть и хуже. Не переживай, муженек. Мы тебя пропылесосим, почистим, помоем, пострижем, отманикюрим, и будешь ты как новенький. Только я тебя, пожалуй, стану называть Селендином. Альвисс – это тот, который у меня на полке сидит. Мне так привычнее.

Тело высокого мужчины в саркофаге было облачено в парадный костюм. Тот же, что и на портрете. Но вот что странно. Парча́, которой он был укрыт, осталась целой. Хотя и жутко пропылившейся.

А одежда пришла в негодность. Ткань явно истлела местами, и вообще у меня появилось подозрение, что, перед тем как очутиться здесь, Селендин участвовал в схватке. Потому что на костюме присутствовали явные прорехи, нанесенные чем-то острым. Ножом? Когтями?

Насчет волос я оказалась права. Они… росли. Все эти долгие-долгие годы, пока сознание эльфа находилось в фарфоровом тельце куклы, его настоящее тело продолжало частично функционировать. Из чего делаем вывод, что стазис если и имелся, то неполный.