Угловой четырехэтажный дом был почти полностью разрушен. Над брусчаткой тротуара нависал кусок стены высотой метров десять. Вряд ли здесь могли занимать оборону немцы. Зато впереди сохранялись более-менее уцелевшие здания.

Метрах в трехстах отстучал короткую очередь немецкий пулемет. Ему ответил другой, немного подальше. Лейтенант отчетливо разглядел вспышку. Определил по звуку, что дальний пулемет — это «МГ-34», сравнительно устаревший, но широко используемый в немецких частях.

С нашей стороны немедленно дали понять, что улица контролируется. Выстрел трехдюймовой пушки «ЗИС-3» был звонким, а фугасный снаряд взорвался, выплеснув короткое пламя. На мостовую посыпались обломки, звякнула какая-то железяка.

Ненужная разведчикам перестрелка усиливалась. С немецкой стороны били минометы. Взрывы раздавались позади, но вскоре немцы изменили прицел, и сразу несколько мин взорвались на улице. Осколки свистели, бряцали о камни.

Группа нырнула в развалины, чтобы не попасть под случайный взрыв. С нашей стороны тоже вели огонь минометы, только более мощные, 120-миллиметровые.

— Здесь люди, — позвал Ольхова Иван Шугаев, высветивший фонариком вход в подвал.

В довольно просторном подвале, превращенном в жилую комнату, лежали и сидели человек двенадцать немцев. В основном женщины и дети. Савелий Грач осветил фонариком закутки, продолжая держать автомат наготове.

— Здесь нет военных, — сказала одна из женщин. — Оружия тоже нет.

По-русски она говорила неплохо, хотя и с сильным акцентом.

— Свет с улицы не виден? — спросил лейтенант.

— Нет. Под потолком единственное окно, и оно плотно зашторено.

Оказалось, что жители разрушенного дома живут здесь дней пять. В подвале хоть и не очень холодно, но сыро. Дети простужены, кашляют. Вскипятить чаю или сухого молока сложно. Керосин кончился, а разжечь огонь в маленькой печке опасно. Едва появляется дым, сразу начинают стрелять.

В подвале пахло плесенью, чем-то прогорклым, но эти запахи перебивал хорошо знакомый всем солдатам гнилостный дух разлагающейся плоти.

Женщина рассказала, что, когда в дом угодила бомба, не меньше пятидесяти человек остались под развалинами. Часть трупов удалось извлечь и похоронить, а затем в городе начались бои, и дальнейшие поиски прекратили. Слишком опасно вылезать наверх.

— Вы хорошо говорите по-русски, — сказал Савелий Грач. — Жили в России?

— Нет. Когда началась война, на некоторых предприятиях открыли курсы русского языка. Я оказалась способной ученицей.

— Ну как же управлять оккупированной страной, не зная ее языка! — иронично заметил старший лейтенант.

Женщине было лет тридцать. В аккуратных брюках, свитере, она была довольно миловидна.

— Мне нечего вам ответить, господин офицер, — пожала она плечами. — Наше правительство столько всего натворило, а расплачиваться приходится нам. У нас есть немного кофе. Можем вас угостить.

— Спасибо, не надо.

Хотя в подвале было довольно темно, при свете двух свечей Савелий хорошо различал стройную фигуру женщины и аккуратно зачесанные назад волосы.

Минуты на три повисла тишина. Разведчики прислушивались к тому, что происходит на улице. Обитатели убежища молчали. Обстрел понемногу стихал, лишь обменивались короткими очередями наши и немецкие пулеметы. К женщине подошла девочка лет десяти, видимо, ее дочь, и прижалась к матери.