Сниму я темные очки, вытру отеческую слезу, вздохну пряные ароматы тропиков. Да и в бассейн нырну, к сиделкам своим, играя на солнце мускулатурой, бережно поставив запотевший бокал на теплый мрамор.
А иначе что?!
Так и буду я в своем сыром подвале ишачить за проценты, пока меня не уволокут за тощи ножки по вытертому линолеуму в отставку с врученным впопыхах подстаканником.
А потом жирные внуки меня свезут в дом для сумашеччих старичков, а добро мое спустят в притонах Танжера.
А до последнего я и сам вполне охотник.
Честность и искренность
Понял разницу между честностью и искренностью.
Невозможно искренне вырыть у меня в усадебке колодец. Искренне переложить мне каминную трубу, чтобы не выла так, что кровь стынет в жилах. Искренность – она не для дела предназначена, а для внутреннего эгоистического спокойствия. Свесился с печи, утирая рот половичком для опрятности, и искренне всем желаешь скорейшего, так сказать, доброго утра, кровавого воздаяния за вступление в комсомол. Пока тебя с печи сволокут и загонят ухватами под лавку, искренне обрисуешь каждого. И затихнешь облегченно и постно до следующего приступа мозгового воспаления.
А вот дело – оно искренности не требует, а требует лукавства, хитринки, знания приемчиков. Ремесленная честность.
Вот смотрю сейчас, как на ринге бокс происходит. Искренний ли он? Нет. Честный? Да.
Искренность – она всегда наблюдательна и сидит в зрительном зале, шурша заповедями и программками, комментирует громко игру актеров.
А честность – ворует мне со станции особые кирпичи для печной трубы.
Рассадка
Приезжают гости на празднование. Такие же зажиточные барсуки, как и я. Но, в отличие от меня, с богатым внутренним миром и широтой кругозора.
Гляжу я на своих приятелей, и комплекс неполноценности меня не то чтобы обуревает, он меня просто целиком заглатывает среди обломков и пены. И ныряет снова в бурлящую пучину. А я, как Иона, сижу внутри этого комплекса и вопрошаю, выжимая мокрую сутану: «Ну вот почему, почему у комсомола шесть орденов, а у меня только хрен с горы?! Отчего люди так интересно живут? Переживают столько всего любопытного, острого, пряного? А у меня все размеренно, как зонтагвахтинфантериецуге в Гатчине?!
Ввечеру прошедшего дня зашла ко мне в кабинет моя статная домоправительница. Я, по обыкновению своему, стоял у напольного глобуса и чертил на нем разноцветными карандашами, разметав вдоль экватора кружева манжет, линии фронтов и стрелы направления главных ударов. Мои седые кудри привольно лежали на собольей оторочке домашней мантии. Очи мои горели огнем грядущих битв, мысли же устремлялись в клубящееся неведомое, в котором ржали кони под потсдамскими кирасирами, визжала картечь, взлетали на воздух в черном облаке линейные корабли, плутонги залпировали с куртин, а я в каске топтал поверженные штандарты и принимал парад в горящем Риме.
– Как сажать будем? – спросила меня моя домоправительница Татьяна, разгоняя руками пороховую гарь.
– Непременно! Непременно будем и сажать, и вешать! И все прочее, Танюша, ангел мой, нам тоже надо будет сделать. Никто, кроме нас! – ответил я, обернувшись к ней.