Полк подняли по тревоге в первых числах марта. Длинная колонна людей, повозок, артиллерийских упряжек двинулась на юго-запад. Полк был усилен противотанковой артиллерией: знаменитыми ЗИС-3 и батареями 45-миллиметровок. Основным вооружением пехоты по-прежнему оставалась винтовка. Кроме нескольких автоматов, во взводе у меня были теперь три ручных «дегтярева».
Шли ночью, но так как сильно спешили, то прихватывали и светлое время. За двое суток марша три раза попали под бомбежку. Если первые две закончились так-сяк, мы успевали рассредоточиться, то третья, на рассвете, когда мы только вытянулись в походную колонну, оказалась для полка и других частей трагической.
На пробитую в снегу дорогу обрушились штук 20-25 пикирующих бомбардировщиков «Юнкерсов-87» в сопровождении истребителей. Грузовых машин у нас было немного, может, десятка полтора на полк, но их и артиллерию немцы старались уничтожить в первую очередь. Мы бежали в лес, который был здесь довольно редкий. Упряжки с легкими орудиями и обоз тоже спешно пробивались через кустарник и глубокий снег.
Грузовики ЗИС-5 (полуторки) попали в ловушку. Тяжело загруженные боеприпасами и продовольствием, они практически все сгорели там же, на дороге. Может, пара машин благодаря опытным водителям успели нырнуть в лес, а остального автопарка мы лишились. Грузовой ЗИС-5 со снарядами или минами рванул так, что раскололо пополам огромную ветлу метра два толщиной. От высоченного дерева остался торчать заостренный толстый кол, а дорогу вокруг по грудь завалило ломаными ветвями.
Ну, техника — это полбеды. Главное — люди. Потери были большие. У нас в роте погибли человек семь, и почти два десятка отправили в медсанбат. Здесь впервые столкнулся я со случаем самострела. Парень из взвода Чепелева прострелил себе руку. Не знаю, как он умудрился сделать это из винтовки (через тряпки, котелок), рассчитывая, что в такой бомбежке не догадаются.
Самострела бывалые командиры вычислили сразу. И пробитый котелок в снегу нашли, и крапинки сгоревшего пороха на шинели. Возиться с ним было некогда. Майор Онищенко, наш комбат, приказал бойцу пошевелить рукой. Коротко сказал:
— Если в санбат, то оттуда наверняка под трибунал пойдешь. Или штрафная рота, или сразу шлепнут. Ладно, оставайся в батальоне. В бою вину искупишь.
Парень был совсем молодой, хлюпал носом, просил прощения. В общем, оставили его. Повозки после налета «юнкерсов» набили под завязку ранеными. Сколько их было, сказать не могу. Убитых похоронили, пока днем прятались в лесу. Каждый час-два налетала пара или четверка истребителей, сбрасывали мелкие бомбы и строчили изо всех стволов. Такая активность немцев была связана с их наступлением.
В ночь снова двинулись вперед, а через день рыли укрепления у дороги. Нас с ходу пытался сбить небольшой бронированный отряд, штук семь танков, бронетранспортеры, грузовики. Хоть и артиллерия наша была ополовинена, мы сумели дать отпор. Немцы отступили.
Вечером привезли обед-ужин, махорку и водку на весь полк. Бойцам напиваться не давали, хотя получили по двойной порции. Наелись от души перловки с мясом, скрутили цигарки, настроение улучшилось. А тут еще снаряды сгружают, значит, артиллерия молчать не будет.