Ванда проснулась и встала на ноги. Ланселот открыл глаза и потянулся. Тронув одной рукой другую, он застонал.

— Надо сказать Инге, чтобы принесла перчатки. Напомни мне, — сказал он Жерару. — Ну давай, садись — теперь твоя очередь. — Не раздавлю тебя? — Это после Инги то? — И то верно.

Жерар уселся на колени Ланселоту, свесив ноги по одну сторону коляски. Ланселот расстегнул поясной ремень и пропустил его через ремень Жерара:

— Это чтобы ты не свалился во сне — я ведь буду руками колеса крутить, мне тебя придерживать нечем. Поехали, Тридцатьпятик! А ты, Ванда, иди вперед. Тебе идти своим ходом до тех пор, пока Жерар не выспится. Потом я возьму вас вместе с Тридцатьпятиком на руки, и вы будете отдыхать, пока мы не нагоним Ингу.

— Ну нет, — сказала Ванда, — я буду тащить коляску.

Ланселот не стал спорить, достал из-под сиденья упряжь и отдал ее Тридцатьпятику а сам положил руки на ободья. Сначала его распухшие кисти никак не хотели действовать, но потом новая боль пересилила старую, и коляска покатилась. Приноровив шаг друг к другу, Ванда и Тридцатьпятик тянули ее, понемногу набирая скорость. Жерар крепко спал и храпел прямо в правое ухо Ланселоту. В конце концов тот не выдержал, на минуту оставил колеса, достал из кармана носовой платок и кончик его запихал в ухо — стало легче. Ингу они нагнали на двадцать первом ярусе. Основная масса паломников оставалась теперь далеко позади.

— Интересно, сколько сейчас идет впереди нас? — спросил Тридцатьпятик.

— Уже только четверо, — сразу же ответила Инга: она, умница, все время продолжала наблюдать за дорогой и заметила фиолетового игрока, спящего на дороге под балконом.

— Спать хочешь, Инга? — спросил Ланселот. — Уже нет, перетерпела. — Сядешь в коляску? Будить Жерара?

— Нет, пускай он еще поспит. Если можно, я буду просто идти рядом, держась за ручку. У меня еще есть силы.

— Какая же ты молодчина, Инга! Кто бы мог подумать, что в тебе столько упорства и мужества?

— Мне идти теперь легче, из меня много воды вышло с потом… и так… — сказав это, Инга смутилась.

— Не стесняйся, мы теперь свои люди. Можно сказать, родственники, — улыбнулась ей Ванда. — Писай больше, лапушка, облегчайся! Лансу станет легче везти тебя перед самым финишем.

— А на финиш я пойду своими ногами, правда, Ланс?

— Да, чтобы не разъярить зрителей перед твоей победой и чтоб не было придирок со стороны распорядителей.

Двадцать третий ярус… Двадцать пятый… Двадцать седьмой… На двадцать седьмом обошли упавшего участника в фиолетовой куртке. Обошли молча и пошли дальше. Впереди трое. Двадцать восьмой… Тридцатый… Обошли еще одного, в синей куртке: он стоял, ухватившись за фонарный столб, и захлебывался кашлем, его номер на груди был залит необыкновенно яркой алой кровью. Отойдя от него подальше, Ланселот объявил остановку.

— Небольшой отдых, друзья мои, мы можем его себе позволить. Впереди только двое. Если обойдем их, то можно будет на половине тридцать второго яруса устроить еще один короткий отдых перед самым последним рывком. А там уже будет твой выход, Инга!