В гигантском количестве материала мерцали жемчужинами просто невероятные вещи. Представьте, немцы ушли, но не смогли забрать с собой пушки. Вынули замки, прицелы и решили, что все: оружие негодно. Но они же не знали, на что способен «кривой» русский ум. Поэтому были потрясены, когда их стали накрывать снаряды.

Что же сделали наши?

Целились через дуло, пытались рассчитать траекторию – и рассчитывали. А чтобы выстрелить, били кувалдой. Ну, первому кисти рук оторвало. Поэтому сделали кувалду на длинной ручке. А поскольку плечо рычага увеличилось, пришлось держать ее вдвоем. Но пушки стреляли! А немцам не могло даже прийти в голову, что такое возможно.

В раздумьях…

Но все же мы не снимали строго документальный фильм. Поэтому слоганом здесь можно было бы взять начальные титры из фильма «12»: «Не следует искать здесь правду быта, попытайтесь ощутить истину бытия».

Даже спецэффекты должны были подчеркнуть именно эту ноту.

Вообще, сегодняшний уровень компьютерной графики в мире столь высок, что уже существует как бы отдельно и от качества драматургии и актерской игры, и от уровня режиссуры. Все происходит само собой: человек на экране снимает с себя чужие лица, поворачивает голову на триста шестьдесят градусов, расплавляется, исчезает, материализуется, превращается в мышь… – и все настолько чисто сделано, что даже не понимаешь – как?! Поэтому я себе сказал, что удивить этим сегодня (по крайней мере я) никого не смогу.

Спецэффекты должны будут лишь помочь концентрации нашего особого взгляда на саму ситуацию войны, помочь акцентировать нашу точку зрения, точку отсчета.

Сколько одновременно находилось на войне людей?

Допустим тридцать миллионов. Значит, это тридцать миллионов ситуаций. Если в атаку бежит десять тысяч солдат, каждый шаг по земле делает каждый конкретный человек – со своей натертой ногой, в своих сапогах, со своими запахами, своим особым ощущением потной руки, которой он сжимает автомат, со своей жизнью, своей памятью. Для командующего эти люди – номера частей, подразделений, в лучшем случае имена командиров полков. Но у того, кто бежит в атаку, есть имя, детство, мать, отец.

Вот как это соединить? А именно такого соединения мне хотелось добиться.

Какая разница синице, кто ее подкармливает: наш или немец? Был мальчик Петя, которого убили. Теперь синицу подкармливает какой-то Ганс, потому что ничего не имеет против синиц, а синица ничего не имеет против Ганса.

Что-то при этом меняется в мире или нет?.. И ведь это тоже война!

Мне было неинтересно рассказывать историю войны вообще или какой-то конкретной дивизии… Не хотелось воссоздать историю конкретной военной операции. Я не хотел бы, например, снять фильм о героях-панфиловцах или о спасении рядового Иванова. Не потому, что их подвиги были не важны, – просто меня другое занимает!

Ошибка наших прокатчиков заключалась в том, что они упустили момент формирования зрительских ожиданий от картины. С какой загрузкой зрителю идти в кинотеатр? Ни в одном анонсе не был сформулирован простой факт, что это притча, сказка… Ведь именно поэтому картина насыщена множеством метафор, поэтому она вся как бы в ауре русской метафизики.