Шаманка закатила глаза так, что были видны одни белки, и, раскачиваясь из стороны в сторону, завыла: «Аюн-ее! Аюн-ее!» Затем она вынула из сумки кожаный мешочек и посыпала из него на угли костра зеленый порошок. Заклубился голубой дымок, юрта наполнилась ароматом медовых степных трав.

— Рассказывай свой сон, а я призову семьдесят желтых онгонов и спрошу их: что тебе принесет счастье-удачу, а что — горе-слезы?

Бату-хан очнулся, наклонился к шаманке и заговорил вполголоса:

— Увидел я сон, будто макушку моей головы жжет, точно раскаленные угли упали на меня из серой тучи. От этого запрыгали мои легкие и сердце. Увидел я, что мое девятихвостое знамя покатилось и покривилось. Увидел я еще, будто злобные, красные, как мясо, враги-мангусы завладели всеми моими стадами и подданными. Увидел еще я, как они мучают моих верблюдов, как заставляют подыматься юрту за юртой и откочевывать в далекие места. Объясни мне, шаманка Керинкей-Задан, что этот сон значит, что мне хан-небо говорит.

Шаманка вскочила, подхватила свой бубен, забила в него и, закрыв им лицо, завыла, загукала, заголосила, подражая волку, медведю и сове. Она стала прыгать на месте, приплясывая, и вдруг, скача на одной ноге, выбежала из юрты. Нукеры бросились за ней. Она подбежала к одинокому дубу и с необычайной ловкостью влезла на его вершину. Там она продолжала кричать, ударяя в бубен и бросая на север, в сторону урусутов, кости, вынимая их из кожаной сумки. Потом она быстро соскользнула вниз и, так же вприпрыжку, пробежала по снегу и вернулась в юрту. Бату-хан стоял при входе, наблюдая за всем, что выделывала колдунья. Пропустив ее в юрту, он снова уселся на ковре.

Шаманка опустилась на колени, прикрыла лицо бубном и низким мужским голосом сказала:

— Я подымалась на верхушку дерева. Я была на небе под облаками. Я говорила молитвы. Онгоны вслед за мной пришли сюда. Вот они сейчас будут говорить и объяснять твой сон.

Другим, визгливым, голосом шаманка продолжала:

— Рожденный повелителем земли рязанской, молодой коназ, лучший из витязей, приезжал с поклоном к тебе, владыке всех народов, а сам он смотрел на все восемь сторон и пересчитывал твоих воинов. Он привез тебе подарки, двенадцать прекрасных коней, и среди них — черного коня, на котором могут ездить только желтые духи онгоны. Что ты сделал с этим красавцем конем?

Бату-хан зажмурил глаза, отмахнулся рукой и несколько раз покачал головой, точно хотел сказать: «Знаю, знаю, о чем ты будешь просить!» Он ответил:

— Что я сделал? Я убил коназа Рязани и буду ездить на его вороном коне.

Шаманка снова заговорила низким голосом:

— Объясни, великий желтый дух онгон, что означает сон Бату-хана? Не грозит ли он бедою? Не нужно ли совершить моление, чтобы отогнать ползущее к нам горе?

Шаманка переменила голос и тонким волчьим воем стала продолжать, как будто говорил другой небесный дух:

— Задуманный поход будет труден. Бородатые урусуты — сыновья рыже-красных, как сырое мясо, мангусов. Драться с ними опасно: на месте одной отрубленной головы вырастает две, вместо отрубленных двух голов вырастут сразу четыре. Без молитвы нельзя воевать с урусутами, надо принести в жертву девяносто девять черных животных: коней, быков, баранов и коз — черных без отметины. Надо первым зарезать черного коня, подаренного рязанским коназом… — Последние слова шаманка говорила все тише, и казалось, что они доносились с крыши юрты. Тут шаманка склонилась к земле и свалилась на бок.