Две ночи спустя, в полнолуние, свет фонарика возвращается, покачиваясь в чаще леса. Джозеф знает: нужно уходить, идти на север не останавливаясь, пока не окажешься в Канаде. Вместо этого он бредет по листьям и наконец подходит к ней. На ней джинсы, толстовка с капюшоном, за плечами рюкзак. Как и прежде, она выключает фонарик. Лунный свет проходит сквозь кроны деревьев, покрывая их плечи лоскутным одеялом теней. Он ведет ее через терновник, мимо кустов вербены, к уступу над морем. На горизонте мигает одинокий огонек грузового судна.

– Я почти смог, – говорит он, – сделать то же самое, что пыталась ты.

Она держит руки перед собой, как пару хрупких нежных птиц.

– Перегнулся через борт танкера и смотрел на волны в сотне футов подо мной. Мы были посреди океана. Мне нужно было лишь оттолкнуться ногами – и прыгнуть.

Она пишет в блокноте: «Я думала, что ты ангел. Я думала, ты пришел забрать меня на небеса».

– Нет, – говорит Джозеф, – нет.

Она смотрит на него, затем отводит взгляд. «Почему ты вернулся? – пишет она. – Тебя же уволили?»

Корабельный огонек исчезает за горизонтом.

– Потому что здесь красиво, – отвечает он. – Потому что мне больше некуда пойти.

Вечером, в сумерках они встречаются снова. Ее руки порхают, переплетаются, поднимаются к шее и глазам. Она дотрагивается до локтя и указывает на Джозефа.

– Я за водой, – говорит он. – Хочешь – пошли вместе.

Лесом она идет за ним к ручью. Перевесившись через поросший лишайником валун, Джозеф нащупывает ржавое ведерко и зачерпывает воду. Они пробираются обратно сквозь папоротники, мох и валежник, поднимаясь на вершину пригорка. Джозеф оттаскивает в сторону лапник.

– Мой огород, – произносит он и останавливается среди рассады, что цепляется зеленеющими усиками за решетку или только выползает на обнаженный грунт; в воздухе пахнет землей, листвой и морем. – Потому-то я и вернулся. Не могу это бросить. Пришлось остаться.

В сумерках она теперь прибегает к нему на огород, и они сидят на корточках, разглядывая посадки. У нее с собой одеяло и багет; Джозеф нехотя жует белый хлеб. А еще она вручает ему учебник языка жестов, где нарисованы тысячи положений рук и под каждым рисунком напечатано слово. Руками обозначено «дерево», руками обозначен «велосипед», руками обозначен «дом». Перелистывая страницы, он только удивляется, как можно все это выучить. Узнает, что зовут ее Белль, и пытается изобразить это имя своими длинными непослушными пальцами.

Он учит ее находить вредителей – слизней, радужных жуков, тлю, крошечных красных клещиков – и показывает, как давить их пальцами. Кое-где вьющиеся ростки уже вытянулись по колено, разрослись; по их листьям стучит дождь.

– Каково это? – спрашивает он. – Звуки совсем тихие? Или вовсе не слышны?

Белль не замечает, что ей задают вопрос, а может, просто не хочет отвечать. Сидит и пристально смотрит в сторону дома.

Она приносит подкормку для рассады, перед поливом они разводят ее речной водой. После ухода Белль он всякий раз глядит ей вслед: зыбкий силуэт мелькает внизу среди зарослей, влетает на лужайку и проскальзывает в дом.