– Он не стоит даже собственной крови, – нашептывает капитан. – Он не стоит даже воздуха в легких.
Джозеф поднимает пистолет и стреляет пленному в голову. Грохот выстрела мигом поглощается густым воздухом и высокими древесными кронами. Джозеф падает на колени, впереди взрываются слепящие световые ракеты. Перед глазами все плывет и белеет. Он валится лицом вниз и теряет сознание.
Он приходит в себя на полу в домике на плантации. Над ним голый растрескавшийся потолок, на фоне которого жужжит муха. Спотыкаясь, он выходит из комнаты и оказывается в коридоре без дверей в торцах: внизу тянутся почти до горизонта шеренги каучуковых деревьев. Одежда на нем отсырела, деньги, даже те, что были запрятаны в подошвы башмаков, пропали.
У входа, развалившись в удобных креслах, сидят двое парней. У них за спинами сквозь ограду теннисного корта Джозеф видит тело убитого им человека, не похороненное, так и брошенное на асфальте. Он идет под гору сквозь шеренги деревьев. Солдаты не обращают на него внимания. Примерно час спустя он доходит до шоссе и останавливает первую попавшуюся машину, ему дают напиться и предлагают подбросить до портового города Бьюкенен.
В Бьюкенене тишь да гладь: ни шаек малолетних головорезов на улицах, ни рева самолетов над головой. Джозеф сидит у моря и наблюдает, как грязная вода омывает сваи. В голове незнакомая боль, теперь не резкая, а тупая, дрожащая, – боль опустошения. У него наворачиваются слезы; он хочет броситься в воду и утопиться. Поди выберись из этой Либерии, думает он.
Он поднимается на какой-то танкер для перевозки химикатов и просится драить котлы на камбузе. Работает он так прилежно, что на него летят горячие брызги, а судно тем временем бороздит Атлантику, входит в Мексиканский залив и пересекает Панамский канал. В кубрике он приглядывается к команде и размышляет, видно ли по нему, что он убийца, написано ли это у него на лбу. Ночью он выходит на бак, опирается на планширь и смотрит, как корпус танкера прорезает тьму. Его гнетет пустота и усталость; чувство такое, будто позади осталась тысяча незавершенных дел, тысяча неверно заполненных гроссбухов. Волны продолжают свой безликий путь. Танкер решительно держит путь на север, к тихоокеанскому побережью.
Он высаживается в Астории, штат Орегон; иммиграционная полиция называет его беженцем и выдает визу. Несколько дней спустя в хостеле, где он остановился, ему показывают объявление в газете: Требуется мастеровитый человек на зимний период в поместье «Оушен Медоуз»: участок 90 акров, сад и дом. Мы в отчаянии!
Постирав одежду в раковине ванной комнаты, Джозеф изучает себя в зеркале – длинная спутанная борода; за линзами очков глаза кажутся кривыми и желтыми. Он вспоминает определение из маминого словаря: Отчаяние – отсутствие надежды на лучшее; крайне безвыходное положение.
Он садится в автобус на Бэндон, едет тридцать миль по Сто первому шоссе и последние две мили идет пешком по необозначенной проселочной дороге. «Оушен Медоуз»: обанкротившаяся клюквенная ферма превратилась в дачный участок, фермерский дом снесли, чтобы построить трехэтажный особняк. На крыльце он прокладывает путь среди битых винных бутылок.