– Я понимаю. Пожалуй, пройдусь. Не возражаешь?

– Конечно нет. Иди спокойно.

Через минуту хлопнула дверь, и Вайолет осталась одна. Вокруг царила тишина. Она позволила себе сделать вдох лишь после долгой паузы, во время которой не слышала ничего, кроме тиканья часов.

Одного ребенка она уже потеряла. Теперь и второго?

Генри. Генри, так и не простивший ей деятельности, что причиняла ему страдания в школе; Генри, который встал на сторону старого Эдварда, державшего Хелен в Боктоне все восемнадцать месяцев ее шатаний из тюрьмы и обратно. «Он обеспечил близким дом, – бросил сын с горечью. – А ты – нет». И все-таки, несмотря на это, именно Генри посетил ее в тюрьме. Больше никто из родных.

С тех пор прошло четверть века, но для семидесятилетней Вайолет все было болезненно живо. Она трижды побывала в заключении. Многих участниц движения охватила тогда некая лихорадка. Разъяренные циничным презрением даже со стороны либералов, они все чаще практиковали тщательно выверенное насилие. Несколько зданий, включая дом Ллойда Джорджа, сгорели дотла. Эмили Уилдинг Дэвисон даже бросилась наперерез королевскому коню и погибла. Неумолимый отец засел в Боктоне, сыновья были против нее, и она вспомнила, как сказала единомышленнице: «Да мне хоть в воду, терять уже нечего». Через неделю после демонстрации ее снова арестовали. Дали три месяца, зато в компании с десятком знакомых женщин. Какой возник дух товарищества! Вскоре после освобождения они опять угодили за решетку – шесть бледных, решительных особ, претерпевших позор в борьбе с жестокой несправедливостью.

Тогда ее навестил Генри. Через неделю – боже, ей не забыть этого до смертного часа – они объявили голодовку. Прежде она не знала настоящего голода. А дальше было чудовищное насильственное кормление: сильные руки, разжимавшие стиснутые челюсти; угрозы выбить зубы. Шланг, грубо затолкнутый в глотку, невыносимая жгучая боль, сдавленные крики, саднящее горло после процедуры, час за часом, пока все не повторялось. На третий раз она лишилась чувств.

Выйдя наконец на волю, она, физически сломленная, с ужасом осознала, что страна идет к войне. Да, Германия могла теперь соперничать с Британией в имперских амбициях, но оба государства всегда казались друзьями. Король и германский кайзер были кузенами. Германия бывала завистливой и агрессивной, политика Центральной Европы уподоблялась пороховой бочке, но споры неизменно как-то улаживались. Кто мог предвидеть, что сумбур, устроенный негодной дипломатией и неправильным пониманием расстановки сил, приведет к вынужденному объявлению войны, которой никто не хотел? И кто мог предугадать, что после пары стычек вся эта дурь не иссякнет за несколько месяцев?

Заканчивался июль 1914 года, до войны оставалась неделя. Осенью Генри предстояло отправиться в Оксфорд, и никто не мог и подумать, что этому помешает война. После освобождения Вайолет в семье наступило перемирие. Отец был очень стар, его шокировало обращение, которому она подверглась в тюрьме, и он хотел одного: чтобы семья жила мирно. Все они воссоединились в Боктоне, и в последующие месяцы Вайолет редко наведывалась в Лондон. Но в одно из таких посещений она решила сводить детей в Британский музей. Как обычно, подвела их к величественному входу, но натолкнулась на отказ.