— откуда удобнее наблюдать.

— откуда удобнее наблюдать, выпей еще пивка.

— и все-таки ты рассуждаешь как революционер.

— слушай, равви, я пытаюсь рассмотреть этот вопрос со всех точек зрения, а не только с моей стороны, правящая верхушка действует весьма хладнокровно, надо отдать должное, к правящей верхушке я могу в любой момент обратиться, и уверен, что буду иметь дело с крутыми ребятами, посмотри, что они сделали со Споком, с обоими Кеннеди, с Кингом, с Малкольмом Иксом, список можно продолжить, он длинный, крупных воротил нахрапом не возьмешь — мигом окажешься в «Форест-Лоне» и будешь до конца своих дней выкрикивать всякую революционную чушь в картонку от туалетной бумаги, но все меняется, молодые посообразительнее старых, и старые вымирают, еще есть шанс обойтись без массовых убийств.

— тебя заставили пойти на попятный, а для меня одно из двух: «Победа или Смерть».

— вот и Гитлер говорил то же самое, ему досталась смерть.

— а что плохого в смерти?

— сегодня мы обсуждаем другой вопрос: что плохого в жизни?

— ты написал такую книгу, как «УЛИЦА СТРАХА», и после этого готов сидеть и пожимать руки убийцам?

— я что, с тобой за руку поздоровался, равви?

— тебе бы все шутки шутить, а в этот самый момент творятся жестокости.

— ты о пауке с мухой или о кошке с мышкой?

— я о жестокости человека по отношению к человеку, а ведь человек способен соображать, что к чему.

— в твоих словах что-то есть.

— конечно, черт возьми! не у одного тебя язык хорошо подвешен.

— ну и что ты предлагаешь? поджечь город?

— нет, поджечь страну.

— я же говорил, из тебя выйдет шикарный раввин.

— спасибо.

— ну хорошо, спалим мы страну, а чем мы ее заменим?

— скажешь, не удалась американская революция, французская революция не удалась, русская революция не удалась?

— не совсем, целей своих они явно не достигли.

— это была лишь попытка.

— скольких людей надо убить, чтобы продвинуться на дюйм вперед?

— а скольких убивают, вообще оставаясь на месте?

— иногда мне кажется, что я говорю с Платоном.

— так и есть: с Платоном, отрастившим иудейскую бороду.

воцаряется тишина, и проблема повисает в воздухе, тем временем вонючие притоны заполняются разочарованными и отверженными; бедняки умирают в богадельнях от нехватки врачей; тюрьмы так переполнены оступившимися и заблудшими, что не хватает коек, и заключенные вынуждены спать на полу, приносить утешение — значит совершать милосердный поступок, действие коего длится недолго, и сумасшедшие дома набиты битком, потому что общество играет людьми, как пешками…

чертовски приятно быть интеллектуалом или писателем и наблюдать за всеми этими мелочами, пока САМОГО не прихватит за жопу, вся беда интеллектуалов и писателей в том, что они ни черта не чувствуют, кроме собственного комфорта или собственной боли, что, в общем-то, нормально, но гнусно.

— а в Конгрессе, — говорит мой приятель, — полагают, что можно решить какие-то проблемы с помощью закона об ограничении продажи оружия.

— ага. тем более нам известно, кто стреляет из большей части этих пистолетов, правда, мы не столь уверены в том, кто стреляет из остальных, армия ли это, полиция, государство или какие-то другие безумцы? боюсь предположить, не то еще, чего доброго, окажусь следующей жертвой, а мне надо успеть закончить несколько сонетов.