А еще добрая женщина изрядно потратилась, чтобы я не предстал перед уважаемым человеком в образе огородного пугала. Приобрела темно-синий пиджак, брюки черного цвета светлую рубашку с отложным воротником, черные ботинки со шнуровкой и что немаловажно, полдюжины комплектов хлопчатобумажных носков. Как оказалось, у моей покровительницы глаз-алмаз, с размерами всё четко угадала. Одежка и обувка будто были специально на меня пошиты. Приятно удивило то, что ботинки различались между собой на правый и левый. До этого в предлагаемых мне опорках подобной дифференциации не встречал, думал, так и придется щеголять в неудобной обуви, зарабатывая плоскостопие. Ан нет, не дураки, оказывается, здешние чеботари-башмачники, не только опорки горазды ваять, но и приличные вещи делать вполне способны.

— Андел! — увидев меня в новом прикиде, всплеснула руками Егоровна, — чисто Андел небесный!

Мне аж неудобно стало от столь откровенной похвальбы, засмущался.

— Да ладно, бабуль. И спасибо огромное за заботу! Видит Бог, при первой возможности с лихвой компенсирую все затраты.

Хотел, как лучше, а получилось… как получилось, то есть в полном соответствии известному выражению Виктора Степановича Черномырдина. Обидел старушку, благо отходчивая она у меня.

— Да я ж разве для того старалась, чтобы ты потом мне с лихвой платил?! Больше, Андрюша, таких речей никогда не заводи. Не сильно-то свою кубышку и растрясла. А предстать тебе перед уважаемым человеком в лохмотьях появиться аки нищий с паперти, так несмываемый позор на мои седины.

Пришлось, повиниться:

— Прости Егоровна, не со зла, сдуру языком ляпнул.

— Да ладно, меня словесами обидными особо не проймешь, — махнула ручкой пожилая женщина. — Короче, завтрева с восходом отправляемся к монастырскому кудеснику. К окончанию вседневной утрени, аккурат и поспеем.

Ну что ж с восходом, так с восходом.

Чудотворец оказался человеком пожилого возраста, невысокого роста, аскетической наружности лицо костистое будто череп пергаментом обтянули. Глазищи черные пронзительные. Мне даже как-то не по себе стало. Бородища седая, лопатой едва ли не до пупа. Облачен в балахон черного цвета до пят, опоясан плетеным пояском, грудь украшает большой серебряный восьмиконечный крест на массивной цепи с распятым Христом. На голове что-то типа капюшона, на который, в свою очередь надета шапочка. Все, опять-таки, черного цвета. Обут в сандалии на босу ногу.

При появлении старца Егоровна тут же приложилась губами к его руке.

— Благослови, батюшка!

Кирилл перекрестил старушку троекратно и густым басом, которого от него я ну никак не ожидал, пророкотал:

— Благословляю тя, раба божия Василиса!

— Храни тебя Христос отец Кирилл! — Не осталась в долгу Егоровна.

По предварительной договоренности с бабушкой, я также приложился к старческой ручке, попросил благословения и тут же его получил.

— Это тот самый отрок? — кивнув в мою сторону игумен, обратился к Третьяковой.

— Он самый, отец родной.

Старец схватил меня за руку и, ни слова не говоря, потащил куда-то мимо образов и молящихся прихожан. Вскоре я и местный кудесник оказались в изолированном помещении с образами по всем стенам. В центре трибуна. Перед трибуной столик с толстенной книгой, распахнутой примерно на середине, скорее всего Библия. Отец Кирилл взошел на трибуну, мне велел стать напротив и положить правую руку на книгу.