28 ноября. Евгений Васильевич нездоров и не явился на репетицию. Просил передать: инфлюэнция. Но Нилин шепнул мне, что это известная русская болезнь.
10 декабря. Евгений Васильевич поправился, вернулся после «болезни» понурый и точно с вынутой душой. Принес на репетицию три белые розы. Долго ходил с ними, а потом положил на рояль, сказал, даже не глядя на меня — что вот, мол, розы, хороши для интерьера. Гд е он раздобыл их среди зимы?
14 декабря. Спектакль сложился, Елена Михайловна нами совершенно довольна, и все мы, участники спектакля, теперь связаны и обмениваемся часто репликами из Чехова, которых другие не понимают и не узнают. Евгений Васильевич смирился, кажется, с тем, что я не отвергаю, но и не поддерживаю его чувств, и продолжает оказывать мне знаки внимания. Сегодня, когда уронила случайно шкатулку (бутафорскую), бросился через всю сцену поднимать, споткнулся, чуть не упал — грохот стоял невообразимый, я кусала губы, чтобы не расхохотаться.
26 декабря. Везде в городе висят афиши. Но нет, напишу сначала про другое. Вчера была у нас в доме рождественская елка. Пригласили Фроловых, Газенклеверов, Толобухиных, всего детей было двенадцать человек, все получили подарки, играли в фанты, танцевали немного, было шумно и свободно. Я радовалась словно без причины. Хотя причина, конечно, была — Рождество Христово. Завтра премьера! Волнение так и накатывает, перед Рождеством ходили на репетиции каждый день, все как будто прекрасно, только Абрамова, играющая няньку, сбивается часто, хотя роль у нее маленькая. Билеты распроданы на оба спектакля, и благотворительный, и для дворян. Лишь бы все получилось гладко. С Евгением Васильевичем держу себя дружески, но прохладно, не давая ему возможности со мной уединиться, чего он, кажется, желает. В начале января он едет надолго в Петербург.
29 декабря. Вот и все. Отыграли наш спектакль дважды, оба раза при аншлаге и восторге публики. Первый раз для дворян, второй в пользу неимущих, благотворительный, для горожан. Как рукоплескали нам, и цветов было столько.
На первый спектакль все дамы надели лучшие свои наряды. В антракте был даже буфет с полным набором угощений — сыр, конфеты, колбаса, чай. В нашей местной газете пошутили: «особенно хорош был буфет», но в целом отзыв был положительный, рецензент оценил представление на «весьма недурно».
Оба раза все играли на большом подъеме, и эта нота, разлитая в пьесе Чехова, была спета всеми точно одним дыханием и хором. После спектакля Евгений Васильевич просил меня о свидании, хотя бы кратком, последнем, я не соглашалась, тогда он молил меня приехать на маскарад. Но на маскарад я и без того собиралась, Владимир Алексеевич этого хотел, и мы приехали вместе, там, улучив минутку, когда я шла в туалетную комнату, Евгений Васильевич поймал меня и, отведя в сторону, шепотом вновь говорил, как любит, что с ним такое впервые, что ведь он не женат, а я могу оформить развод и т. д… Даже заплакал. Горячие слезы падали мне на перчатки. И все же я не подала ему ни малейшей надежды. К чему? Да, знаю, я могла бы его полюбить, дай я себе волю, потому что огонь этот легко перекидывается с сердца на сердце. Вижу даже, что уже к нему неравнодушна. Но тут самое время сказать «нет», твердое и холодное, потому что, даже если и произойдет все то, о чем он молит меня, что это будет? Только вспышка в беспредельной зимней ночи, и разрушенная жизнь — моя и любимых моих, ни в чем не виновных детей. Нет и нет, Евгений Васильевич. Прощайте. Уходил как побитый, едва волоча ноги.