Состояние лежащего внизу старика, видимо, стабилизировалось: броуновское движение медсестёр и врачей по его палате замедлилось, и постепенно она опустела. Одновременно с этим стихли и подземные толчки, расшатывающие здание музея. Зашторив окно, я выбрался на лифтовую площадку. Кнорозов сидел на полу, прислонившись к стене и измождённо опустив веки.
— Как вы?
— Прошу прощения… Так схватило… Думал, конец настаёт, — почти неслышно ответил он.
— Я видел вас, настоящего… В окне. Всё в порядке, вас спасли.
— Спасли?! — он распахнул глаза, и я отпрянул, боясь, что меня поразит сверкнувшим в них электрическим разрядом. — Мне вкололи морфины. Килотонное болеутоляющее. Из-за постоянных инъекций я не могу прийти в себя… Это как тот таз с цементом, в который опускали ноги должников мафии, прежде чем скинуть их в Гудзон. Мне не выплыть. Я обречён на пожизненное заключение в этом нескончаемом душном кошмаре.
— И что же теперь? — потерянно спросил я.
— А вот это вы мне скажите. Затем вы сюда и прибыли.
— Но что я должен сделать? Чего вы от меня хотите?
— С той самой минуты, как я оказался в этой палате, я знал, что попал сюда неслучайно. Я что-то искал, но не знал, что именно. Чрезвычайно неприятное ощущение. Не даёт успокоиться, постоянно подхлёстывает, копаешься в предметах, воспоминаниях, мыслях в поисках того, что потерял. Я спустился вниз, в музей — обследовал все залы — безрезультатно. Прошёл по всей улице Ицамны, от своего рождения до последних лет — ничего. Когда понял, что сплю, и что проснуться не удастся, стал делать вылазки в город, в Ленинскую библиотеку, в архивы, бродить по улицам, но никак не мог найти это — чувство потери не унималось, всё зудело и зудело. Пока однажды, вернувшись в музей, не задержался у экспозиции, посвящённой майянской эсхатологии. И подобрал там валявшуюся на полу старинную книгу. Повесть Каса-дель-Лагарто. Мгновенно понял: это оно. Раньше её там не было, могу отдать руку на отсечение — наверное, потому, что до тех пор я не был ещё готов к тому, чтобы получить её. Попытался прочесть — не вышло. И это несмотря на то, что полжизни учил испанский, и друзей у меня в Латинской Америке всегда было полно, и даже лекции на языке читал… А дальше вы знаете.
— Но почему вы не принесли в бюро всю книгу сразу?
— Вы же сами прекрасно чувствуете, что это не просто старый томик. Дневник Каса-дель-Лагарто обладает исключительной силой, и мне он был дан как толкование и как руководство. Я должен был познавать его содержание постепенно, глава за главой. Да и вы тоже, хоть и были посланы для перевода книги, оказались бы не готовы сразу открыть для себя последние страницы повести.
— Я был послан? Но я оказался в бюро по чистой случайности! И потом, у меня была полная свобода выбора — я мог и отказаться от выполнения этого заказа.
Набравшись духу, Кнорозов встал на ноги и утомлённо, кажется, усомнившись в моих умственных способностях, произнёс:
— Конечно, учитывая все обстоятельства, ваши слова о свободе выбора звучат особенно трогательно… Касательно же «Азбуки», мой выбор остановился на ней по весьма конкретной причине. Там, если вы знаете, в своё время находилась детская библиотека, с которой у меня очень много связано. Когда Лида была маленькой, она её просто обожала, и частенько меня туда таскала. Идём с ней, она лопочет что-то своё, я механически отвечаю, а сам думаю о работе. Однажды, пока она там возилась со своими книжками про зайчиков, у меня случилось подлинное озарение. Я взломал майянский шифр. А теперь там открылось бюро переводов, видите, как интересно…