— Вот именно — «пока»!

Через полтора часа Светищев уехал, чувствуя себя разбитым. Поцеловав в лоб Мариам, и, потрепав челку сидящего в коляске малыша, он, улыбнувшись, попросил:

— Дорогая, займи, чем-нибудь Арончика. Будь осторожна, он сегодня не в духе — все бубнит и ругается. До вечера…

Дверь закрылась, женщина села на стул, оперлась локтями о стол и, запустив пальцы в густые волосы, тяжело выдохнула. Взгляд ее уткнулся в одну точку. Ребенок, что-то нечленораздельное произнес. Мариам протянула руку и начала слегка качать коляску. Взгляд, по-прежнему, не отрывался от поверхности столешницы.

Арон, исподтишка стараясь не мешать, рассматривал ее черты лица. Они немного обострились, возмужали, это была уже не легкомысленная девчонка, а взвешивающая каждое движение женщина с большой буквы. Держава немного видел таких.

Он часто приезжал в гости, в основном по делу интерната, останавливаясь у них, иначе Светищевы обижались. Свою квартиру он продал, его в столице ничто не держало, все его дела и его душа теперь обосновались в маленьком городке Калужской области.

Держава выжидал пока она очнется, все это время он не мог оторвать своих глаз от ее необыкновенной красоты. Ему казалось, что до сих пор выражение её глаз отражает те муки, которые она испытала в дни их общей борьбы за жизнь Андрея. Она все помнила, до сих пор ценила каждый тот день, но не получала желаемого сегодня, хотя требуемого было немного.

— Его нет, Арончик. Его нет прежнего. Ты не представляешь, как я страдаю, он будто умер тогда… нет… чуть позже. Я что только не делала, но больше делать боюсь… Я боюсь его потерять, я не хочу его потерять, хотя его и нет! Он каждый день рядом, но это «рядом», как будто его совсем нет. И этот запах перегара! Меня тошнит от него…

Арон встал, подошел ближе, присел на стул рядом, взял ее руку в свою, и, подняв свои глаза, полные соболезнования, утонул в ее печали:

— Как же прекрасны женщины, когда…

— Что ты, Арон?

— Извини. В твоих глазах столько скорби!

— Что ты… а я поняла… Порой мне кажется, что не для кого быть красивой. Что мне делать?!

— Терпеть! А пока… знаешь, тебе многие могут позавидовать.

— Я люблю человека, которого нет… и совсем не важно, что может дать в замен, та часть, что от него осталась! Я уже возненавидела этот достаток и уют, которые его не смогут заменить! Ты не поймешь меня, наверное, но уже мечтаю о том времени, когда мы были под дулами автоматов. Утрированно, конечно, но только теперь понимаю, как я была счастлива. Этого не понять!

— Но вы же могли погибнуть!

— Вместе! Любя! Он умирал, но он был рядом! Он был рядом и был моим!

— Ужас! Что ты говоришь! Не доводи себя. Ну ты же понимаешь, что он такой будет не всегда!

Наконец Мариам оторвалась от столешницы. Глаза, несмотря на борьбу, были полны слез. Она еще боролась с тем самым моментом, когда они вот-вот наполняют нижние веки, но еще не прорываются. Это так сильно чувствуется физически, чего стараются избежать. Но в этот раз не получилось, и Арон даже вскрикнул, увидев настоящий поток. Никогда он не был свидетелем такого зрелища. О как прекрасны были ее глаза!