Правого легкого Андрею пришлось лишиться, осложнения атаковали одно за другим, но эта пара стойко вместе переносила каждое, будто делясь друг с другом и силой, и уверенностью.

Два раза приезжал и Рустам. Он поступил благородно, предложив расторгнуть брак, занимался этим, появившись в последний раз, чтобы отдать свидетельство. Ахмаев жил, находясь под «подпиской о невыезде». За него хлопотали и Держава, и Севастьян Самойлов. Отец Филофей старался не только помочь, но и спасти его душу ненавязчивыми разговорами, постепенно пытаясь направить нити рассуждений к Евангельским притчам, что получалось только отчасти. В отношении к подследственному Рустаму следственная система боролась сама с собой, пока так и не поняв, чего же именно она хочет, поэтому еще долго предстояло отвечать на задаваемый ему вопрос: «Пока оправдывают».

Держава купил большой участок земли на краю города с большим яблоневым садом и начал постройку нескольких зданий. Одно, самое большое и красивое — под интернат для детей, а самое маленькое и неказистое — для себя, чтобы быть рядом с малышами и при этом совсем не выделяться. Он все успеет, ровно два года проживет под неусыпным надзором ребятишек, считавших его одновременно и отцом, и матерью. Его маленький дом будет постоянно ими наполнен. Арон позволял им все, но они знали меру. Все, что приходилось делать самому — это гулять, управлять автомобилем, есть, спать и справлять естественные надобности. Все остальное делали воспитанники, причем соблюдая очередь. Когда она подходила — это становилось счастливым моментом, чем было принято хвалиться.

Батюшка охватил своим вниманием и интернат, и пожилого еврея. Арончик не сопротивлялся, к тому же ему многое нравилось. Он не чувствовал Бога, но дела его, мысли, душевные доброта и порывы нравились Господу!..

Через год, после случившегося, все участники событий были приглашены на две свадьбы, «играющиеся» не только одновременно, но и в одном месте — большом санатории, принадлежащего футбольному комитету России. Одну пару угадать не сложно, другая образовалась года за два до того, но держала свои отношения в тайне. Были это Севастьян Самойлов и дочка Петра Симоновича Раскатного — Надежда.

Самое примечательное событие, произошедшее на этом мероприятии, с нашей любопытствующей точки зрения — это разговор между Светищевым, Раскатным и Самойловым. Происходил он на второй день, когда подуставшие от церемоний и чрезмерного внимания, мужчины, собрались к вечеру в доме у Светищевых, рассевшись перед зажжённым камином и, наконец, коснулись обсуждения политики, особенно волновавшего всех вопроса терроризма, по вполне понятной причине.

— А я вам так скажу… Конечно, можно вести статистический учет, приставить к каждому въезжающему по «надсмотрщику»… да все что угодно, для этого давно разработаны методы, еще с царских времен. У нас фискалов да «топтунов» на каждого негодяя достаточно… Да не в этом дело!

— Если не в этом, Петр Симонович, то в чем? Ну едут себе и едут, то же ведь люди… хотя, что-то их многовато стало, и нам уж места не осталось…