— Ни то, ни другое.

Он по национальности дрыл.

На лице у погранца отразилось некоторое подобие работы мысли. Нет, он не понял, что его разыгрывают. Он просто решил расширить свой кругозор.

— Дрыл? А что это, а?

— Это, — говорю, — у нас в Израиле такое национальное меньшинство есть. Дрылы. Они все шибко умные, в основном начальниками работают. У нас в какую фирму ни зайдешь, начальники — одни дрылы! Мафия, понимаешь!

— Э-э, мафия. Понимаю, — заявил погранец и открыл четвертый паспорт.

Тут я уже не стал ждать никаких вопросов. Я взял инициативу в свои руки.

— А этот, — говорю, — по национальности гнява. Это тоже нацменьшинство. Их во всем мире не больше тысячи осталось. Вымирающая нация. Охраняются государством.

— Э-э-э, слушай, а посмотреть на него можно, а? — попросил погранец.

— Смотри, — милостиво согласился я.

— Вот он, на переднем сиденье сидит!

Солдатик вышел из будки и подошел к машине. Посмотрел, понимающе поцокал языком и сочувственно покачал головой. Ну еще бы! Не каждому в жизни выпадает такое счастье — своими глазами лицезреть настоящего, живого гняву! Их, гняв бедных, так мало осталось…

А теперь вообразите себе, что в результате всего этого безобразия в совершенно официальном документе под названием «Книга регистрации иностранных граждан» появилась следующая, поистине хватающая за душу, запись:

Алекс Бродский. Гражданство — Израиль, национальность — еврей.

Хаим Фишман. Гражданство — Израиль, национальность — негр.

Моше Рубинштейн. Гражданство — Израиль, национальность — дрыл.

Шломо Гольдшмидт. Гражданство — Израиль, национальность — гнява.

И под этой безумной бредятиной красуется подпись:

Начальник смены старший сержант Дурдыев.

Так и хочется приписать: национальность — пограничник.

Проходили мы как-то году в 92-м военные сборы, как положено студентам.

Кормили на сборах, понятное дело, мало — даже по меркам студенческой столовой. А на территории ВЧ нагло росли подберезовики, но собирать их строго-настрого запрещалось — как раз в этом году где-то на югах были массовые случаи отравления грибами. Голод, однако, не тетка — как-то раз мы решили, наплевав на запреты, пожарить грибочков на ужин. Насобирали грибы и, дождавшись отбоя, пробрались на полковую кухню — благо кто-то из нашего взвода был в этот день определен по кухне в наряд.

Почистили грибочки, отварили, загрузили на самую большую сковороду, запустили процесс, в общем — и ушли, оставив дежурного перемешивать, дабы не подгорели.

Сидим, ждем, в карты поигрываем — процесс жарки долгий, однако. И тут вдруг вбегает наш несчастный дежурный: меня «деды» выгнали. Знаем мы этих «дедов» — были тут два-три таких, крупные ребята (а дежурный наш — паренек мелкий, типичный «ботаник»), но нас больше и мы на пару лет старше — счас мы им морду набьем! Бежим к кухне — и издали видим, как два сержанта-сверхсрочника выставляют «дедов» за дверь. Ну ладно, что нам сержанты — мы же «почти лейтенанты», счас мы их выгоним. Однако, чуть-чуть раньше нас у дверей кухни оказывается местный прапорщик. Через открытую дверь нам очень хорошо слышно — «ах вы, такие-растакие, мать-перемать, сказано же — нельзя грибы!»