И ей становилось страшно. Она готова была смириться, она хотела смириться. Да, она не простит ему измены и жестокости. Но, Боже Правый! Разве это помешает ей опять искать пристанища у него на груди?
Она безумно тосковала о Ролло и боялась его потерять. И это несмотря на то, что душа ее все еще была обожжена обидой. Но теперь эта обида, эта слепая ярость были подавлены тоской и страхом. Возможно, приди сейчас Ролло, и вновь вспыхнет борьба. Но она уже готова была уступить.
– Вы слушаете меня, дитя мое?
– Что? О, да. Конечно.
Старичок потер ладонями коленки.
– Это святое место, госпожа. Сам Святой Адриан избрал его.
Она теперь и в самом деле стала слушать. Голос у монаха из Эрве был мягкий, обволакивающий, успокаивающий. Он рассказал ей, как более чем двести лет назад тогдашний епископ Руанский Адриан, уже дряхлый старец, объезжая свои земли, проезжал эти места. И вдруг влекущие его возок мулы встали, как вкопанные, на перекрестке близ Эрве, и не было сил заставить их ехать дальше. И тогда Адриан вдруг заметил сияющий крест в небе и, чуя свой смертный час, повелел, чтобы его здесь похоронили.
Он попросил у вышедшего к дороге пастуха его посох и, сломав его, сделал крест, который установил на специально насыпанном холме. А когда он вскоре почил, здесь установили в его честь часовню, над которой люди часто видели свечение в небе. Сюда потянулись вереницы паломников, и больные, что касались гробницы, чудным образом исцелялись, а тот, кому грозила опасность и кто молил о милосердии возле Святого Адриана, всегда ее избегал.
Позже здесь возник монастырь. Это был благодатный край, который долго миновали и войны и неурожаи. Монахи в своих летописях называли его новой Фиваидой. И здесь всегда жило много людей. Со времен древних аулерков[23] до прихода норманнов.
– Но теперь-то, когда сама супруга нового правителя посетила древний Эброик, здесь все начнется заново.
Старичок заулыбался, лицо его в лунном свете изломалось морщинами.
– Благослови вас Бог, дитя мое, и да принесет ваш союз удачу и процветание в эти места.
– Наш союз многие не признают.
– Когда-нибудь это изменится. Я знаю.
В его словах была такая спокойная убежденность, что Эмме на миг стало легче.
– Как вас зовут, отче?
– Монахи кличут меня Таурином.
Он встал, положил ей ладонь на чело.
– У тебя впереди тяжкие испытания. Вокруг тебя сгустились сумерки, и это гнетет твою душу. Но за тьмой я вижу отдаленный отблеск. Далекий, как луна. А значит, в тебе есть сила добиться желанного и найти свое пристанище в этом мире.
Когда он ушел, Эмма почувствовала облегчение. Спокойный голос отца Таурина, его доброжелательность и благие пророчества вернули успокоение ее душе. В этом монахе была какая-то светлая сила, какую Эмме редко приходилось чувствовать у священников и которую она встречала только у друида Мервина. Но тот был язычником, а этот словно святой. И она тотчас поверила ему, как не верила даже своему духовнику Франкону.
При мысли о Франконе Эмма словно очнулась. Странный он какой-то сегодня, нервный. И что за упрямое желание, чтобы ее сын был отправлен провести ночь возле мощей Святого? Сезинанде он не оказал подобной милости. Хотя отношение Франкона к Гийому всегда было особенным. Надо пойти поглядеть, как почивает ее сын подле святого, спасающего от опасности.