– Видимо, вам пообещали пожаловать отменный прекарий[65] за то, что повлияете на такую строптивую, как я? – неожиданно спокойно полувопросительно-полуутвердительно сказала Эмма. Однако за ее спокойствием таился явный гнев. – И кто дал вам право судить меня, если даже Он сказал апостолам: «Вам же говорю – не судите, как я никого не сужу».

Она тяжело дышала, глядя на них – на пожелтевшую от ярости аббатису и на удивительно спокойного епископа, на темном, словно продубленном, лице которого не дрогнул не единый мускул.

– И я скажу вам, – Эмма резко шагнула к ним, сжала маленькие кулачки. Задыхалась, – …я скажу… Даже у дьявола нет такой власти над смертным, чтобы я смогла отказаться от собственного сына ради того, чтобы в угоду сильных мира сего исчезнуть из жизни и заживо похоронить себя в молениях!

Гвальтельм понимал, какую сложную задачу возложил на него герцог Роберт, велев услать эту строптивую в монастырь. Эмма, живая, как пламя в костре, была не из тех, кто покорно примет монашество. Он видел, как она цеплялась за жизнь, за свою любовь, за уходящее счастье.

– У тебя нет иного выхода, женщина. Ты уже сыграла свою роль. А что до монастыря… то вспомни, сколько даже царствующих особ окончили дни в святых обителях по принуждению.

Он перечислял, загибая пальцы: последний Меровинг Хильдерик III, постриженный своим майордомом Пипином Коротким; король Лангобардов Дезидерий и герцог Баварский Тасило, ставшие монахами по воле Карла Великого; Гуго Лотарингский, сосланный в монастырь императором Карлом Лысым.

И это не говоря о женщинах. Один Карл Великий сделал монахинями своих первых супруг Химильтруду и Дезире Лангобардскую, чтобы иметь возможность вступить в новые браки.

– Погодите! – воскликнула Эмма. Она лихорадочно соображала, искала выход, чтобы как-то вырваться из монастыря, где ей грозило заточение. Главное, вырваться, и тогда она найдет способ найти Гийома, встретиться с Ролло. – Погодите, ваше преосвященство. В свое время герцог Роберт сулил мне союз с графом Пуатье Эблем.

– Эбль Пуатье уже обвенчан с принцессой Эделой, – резко ответил Гвальтельм.

– Но мной интересовался Рауль Бургундский.

– Забудь об этом. Рауль помолвлен с дочерью герцога Нейстрийского, и она уже отбыла к своему жениху в Дижон.

– Но есть еще Ги Анжуйский. Мы были помолвлены с ним с детства.

– Аббат Ги, один из героев Шартра, и ему светит великолепное будущее. И ему уже намекнули, что для его же карьеры будет выгоднее, если он забудет о вас. К тому же Ги рукоположенный священнослужитель, он посвятил себя Богу, и великий грех возьмете вы на душу, если вовлечете его в блуд.

– О, Боже, помоги мне! – заломила руки Эмма, но в следующий миг резко склонилась над столом, так, что ее волосы выбились из-под покрывала и упали на щеки. – Я знаю, зачем меня хотят спрятать в монастыре! И вы, и герцог Рауль, и даже Карл Простоватый боитесь одного – что я вернусь к Ролло, что я смогу вновь расположить его к себе, и тогда он пошлет прочь дочь короля.

– Дитя мое, я думаю, вы сами не понимаете, что говорите. Неужели вы готовы разрушить союз, который столь многое может изменить в судьбе королевства?