– Я бы взяла великий грех на душу, если бы не помогла тебе, – горестно вздохнула Геновева. – Ладно, погоди немного. Сегодня праздник Святого Мартина[67] – день, когда принято допивать старое вино, чтобы освободить бочки для нового урожая. Думаю, к ночи все перепьются. Даже мать Стефания, которая не прочь приложиться к чарке. Особенно в компании епископских вавассоров, которые оставлены охранять пленного графа и которую преподобная мать явно предпочитает. Думаю, тогда я смогу помочь тебе. Так что жди, к ночи я приду.

К ночи… Для Эммы ночь наступила, едва исчез последний отблеск от факела Геновевы. Однако впервые за все это бесконечное ожидание – подумать только, всего две недели! – ее не охватило то чувство отупляющего отчаяния, какое доводило ее едва ли не до безумия. Наоборот, она чувствовала себя спокойно. Посидев немного у стены и шикнув на шуршащую где-то рядом крысу, сгребла в кучу остатки лежалой соломы и, свернувшись калачиком, погрузилась в бездонно-глубокий сладкий сон.

Она проснулась, когда Геновева дважды окликнула ее сверху. Спустила ей веревку.

– Сможешь вылезти?

Эмма сама не подозревала, как ослабела за это время. Но в конце концов она все же вскарабкалась наверх.

– Идем, – торопила монахиня. На ходу укутала Эму в тяжелый монашеский плащ с капюшоном. Дала в руки корзину. – Здесь тебе продукты на первое время и несколько динариев. О, Святая Магдалина, что я делаю? Куда же ты пойдешь совсем одна?

Эта мысль словно отрезвила Эмму, охваченную поначалу ликующим возбуждением. Когда-то ведь она уже пробовала бежать в одиночку… от Ролло. Ни к чему хорошему это не привело. Однако – помоги ей Боже! – у нее нет иного выхода.

Над головой нависал тяжелый свод. Маленький огарок свечи в руках Геновевы очерчивал желтый круг в кромешном мраке. Диво, как монахиня могла так хорошо ориентироваться в этих переходах. Говорила негромко:

– Я оказалась права, и день покровителя пьяниц Святого Мартина сделал свое дело. Но тебе надо быть все равно осторожной. Как выйдешь, сразу пробирайся к конюшням. Я добавила в вино конюха крепкой настойки опиумного мака и, думаю, он уже спит, как убитый. Так что ты сможешь взять лошадь одного из вавассоров. И иди за конюшнями и кухней к калитке для выброса мусора. Я оставила ее незапертой и смазала петли, чтобы не скрипели.

– О, моя хорошая Геновева!

– Т-с-с. Сейчас мы будем проходить коридор, ведущий к ублиету, в котором содержат этого норманна. Его там всегда стережет пара охранников.

– Норманна? – удивилась Эмма. – Ты ведь говорила, что графа?

Она резко остановилась, поняв, кого еще прячут в подземельях аббатства. Херлауг – человек, свидетельства которого могут помочь Роберту опорочить в глазах франков короля. Не диво, что его так упрятали до поры до времени. Но Херлауг – ее друг!

– Геновева, погоди.

Монахиня оглянулась с недоумением.

– Во имя самого неба – что еще?

Эмма перевела дыхание.

– Мне надо помочь бежать Херлаугу, ну, этому графу.

– Моли Бога, чтобы ты сама смогла бежать. И как можно дальше, пока тебя не хватились. Мать Стефания такова, что и собак по следу пустит.