И больше всего его бесит то, что Эмме как будто нравится ее новообретенная самостоятельность. У него такое чувство, будто ему хотят преподать урок; то, что она так внезапно стала довольна жизнью, для него как пощечина. «Нельзя думать, что все должны под тебя подстраиваться, Декстер», — самодовольно проговорила она, когда они в очередной раз разругались, из-за того, что она не смогла присутствовать на прямом эфире его нового шоу.
— Что я должна сделать — отменить школьный спектакль? Только потому что ты выступаешь на телевидении?
— А ты потом не можешь приехать?
— Нет! Это же у черта на куличках!
— Я пошлю за тобой машину…
— После представления надо будет поговорить с детьми, с родителями…
— Зачем?
— Декстер, не будь идиотом! Это моя работа!
Он сознает свое упрямство, но ему было бы так приятно знать, что Эмма среди зрителей. Когда она рядом, он становится добрее, ведь друзья для того и нужны — чтобы вызывать все лучшее в тебе и помогать удержаться на этом уровне. Эмма — его талисман, его ангел-хранитель, а сегодня ее не будет на премьере, и его матери не будет, и вот он уже сомневается, зачем вообще все это делает.
Долго простояв в душе, он чувствует себя немного лучше. Надев легкий кашемировый свитер с треугольным вырезом, который носят без рубашки, светлые льняные брюки на резинке, которые носят без нижнего белья, и сандалии, он бежит в газетный киоск, чтобы прочесть телеобзоры и проверить, выполнил ли свою работу пресс-отдел. Киоскер улыбается звездному покупателю с подобающей случаю торжественностью, и Декстер спешит домой с ворохом газет в руках. Ему уже лучше; дрожь от волнения не прошла, но теперь он испытывает также радостное предвкушение, и пока эспрессо-автомат нагревается, снова звонит телефон.
Еще не успевает зазвучать сигнал автоответчика, как что-то подсказывает Декстеру, что звонит его отец, но трубку он не возьмет. С тех пор как мама умерла, отец звонит Декстеру все чаще, и с каждым разом эти звонки становятся все мучительнее: сбивчивые, растерянные разговоры об одном и том же. Его отец, так многого добившийся в жизни, теперь неспособен выполнить простейшее действие. Горе сделало его беспомощным; изредка навещая отца, Декстер порой видит, как тот стоит, неотрывно глядя на чайник как на объект из другого мира.
— «Иииии… здравствуйте!» — раздается идиотский голос, записанный на автоответчике.
— Здравствуй, Декстер, это твой папа. — Он говорит своим нудным «телефонным» голосом. — Звоню пожелать удачи на сегодняшней программе. Буду смотреть. Я за тебя очень рад. Элизабет гордилась бы тобой. — Он делает паузу, и они оба понимают, что это неправда. — Вот и все, что я хотел сказать. Ну, кроме… Не обращай внимания на газеты. Пусть тебе будет весело. Пока. До свидания…
На что не обращать внимания? Декстер хватает телефон:
— До свидания!
Отец повесил трубку. Он словно установил таймер на бомбе замедленного действия, а потом повесил трубку, и теперь Декстер смотрит на ворох газет, которые вдруг стали представлять угрозу. Туже затянув поясной шнурок льняных брюк, он открывает рубрику телеобзоров.