По тому, как сердце забилось, Костя понял: время. Главное, чтобы пришла. Пусть мучает и невесть что из себя изображает — только увидеть, за руку взять, как бы невзначай губами волос коснуться, запах колдовской ощутить. Он уже знал: французские духи «Коти», три рубля грамм. С ума сойти! Он дошел до угла, не завернул, отмерил пятьдесят шагов в обратную сторону, подошел к тумбе. Афиши сменили, к чему бы это? Теперь не придет. Он тупо смотрел на бумажные незнакомые лица. Какие-то Пат и Паташон. Костя тронул пальцем заскорузлую от клея бумагу, хотел сосредоточиться, прочитать, что же тут написано… глаза ему закрыли прохладные ладони. Он прижал эти ладони к лицу и неожиданно для себя поцеловал, осторожно поцеловал, боялся спугнуть. Так бы и стоял Костя, будто нет на этой улице ни единой души… Сердце замирает, сейчас разорвется…

— Здравствуй, — сказал он, снова целуя ладони, повернулся, словно не живой.

Даша похлопала Костю по щеке.

— Здравствуй. Отдай, самой нужны, — и спрятала руки за спину. — Где это ты руки целовать научился?

Костя не ответил, улыбнулся смущенно. Словами тут ничего не объяснишь. Даша взяла его под руку, раньше Костя стеснялся, теперь привык, даже удовольствие получал.

— Ты молодец, Даша, сегодня почти вовремя.

— На минуту раньше пришла. Ты из меня солдата воспитаешь.

— Каждый культурный человек должен быть точным, — Костя немного пришел в себя, даже глаза поднял. — Ты не голодная?

Дашу умилял этот вопрос, который Костя задавал каждый раз обязательно.

— Спасибо, — церемонно ответила Даша, — буржуи накормили меня.

Она придумала для Кости байку, что работает прислугой в доме нэпмана.

Костя признался, что работает в милиции, но об уголовном розыске, тем более о должности своей умолчал. Не от недоверия, а от скромности — считал, похвальбой покажется.

Даша знала, где и кем работает Константин Николаевич Воронцов, но о службе никогда не расспрашивала. Он ценил ее за скромность особенно, забывая при этом о врожденном женском любопытстве. Лишь благодаря этому любопытству они и познакомились.

Однажды, еще до встречи Паненки с Корнеем, она с двумя мальчиками выходила из «Эрмитажа». Неожиданно мальчики переглянулись, подхватили ее — и быстро назад, в тень. Притаились.

— Воронцов?

— Он. Подлюга. Слыхал, на этой неделе в Сокольниках в него в упор пальнули и промазали.

— Везучий, черт.

— О чем разговор, ребята? — спросила тогда Паненка.

И тут показали ей парня, скромно одетого, ничем не примечательного.

— Запомни его, Паненка, и остерегайся. Только с виду он прост, серьезный мальчонка, стреляет с обеих рук. Работает Воронцов Константин Николаевич в угро начальником.

Больше года прошло. Даша как-то из гостиницы от скуки убежала, решила по Тверской пройтись. Остановилась у витрины и почувствовала, что рассматривает кто-то ее. Дело привычное, могла уйти и не глянуть. Так нет, черт попутал. Узнала сразу, будто вчера видела: «Значит, не прост, курносый, и с двух рук стреляешь?» А он стоит, уставился, будто фотографирует.

— Скажите, как пройти к «Метрополю»? — спросила Даша, нарочно выбирая слова с «р»: знала, нравится мужчинам, как она картавит славно.