— Возможно и то, и другое. — Снова даже на секунду не задумывается Алтынай, наверняка что-то представляющая о местных раскладах, так сказать, «из первых рук». — Было бы. Если бы я не знала Султана.

Она делает паузу, снова устраиваясь спиной на мне поудобнее, а я только что не икаю от удивления:

— А теперь ты говори подробности. Откуда это ты знаешь Султана?

— Он же затеял построение Империи, — отмахивается Алтынай, как от чего-то несущественного. — Причём, мечтает, что это будет Империя народов туркан и говорящая на туркане.

— Тогда уже на турканах, — поправляю. — Всё же ветви друг от друга порой сильно отличаются…

— Не важно, — снова отмахивается Алтынай. — Да, империя туркан. Остальные народы, хоть и не будут притесняться, но язык выучить будут должны и главенствующих позиций в будущей Империи им не отмеряно. Вот нас, кочевых туркан, во дворец зовут на каждый Курбан Айт. Ну, ханов с семьями. Я в том году была. — Завершает она свой детский пересказ почти что глобальных событий и политических устремлений.

— И ты всё это слышала сама? — удивляюсь до глубины души.

— Ты даже не представляешь, как Он любит об этом поговорить, — переворачивается на живот Алтынай и смотрит мне в глаза. — Особенно в кругу своих. Но туркан делятся на оседлых и кочевых. Султан говорит, что будущее его Империи — на копытах наших коней. Но никак не в руках оседлых ремесленников. Потому мы сидим с ним вместе, за круглым дастарханом. А наместники городов ремесленников, хоть и тоже туркан — но на одну террасу ниже, за квадратными столами.

— Ты заставила меня задуматься, — признаюсь. — Не ожидал.

— Думай, — смеётся Алтынай, хлопая ладонями по моему животу, как по барабану. — Ты, кажется, до этого момента и не понимал, что значит быть дочерью хана.

— Не в таких красках и деталях, — признаю очевидное, погружаясь в некоторые прикладные размышления.

— Теперь я понимаю, почему ты запросил письменного пояснения Наместника, — роняет Алтынай, снова переворачиваясь на спину. — Имеет место противоречие. Наместник хочет править вечно. Но не должен вызывать гнева Султана. А если в Столице станет известно, что какие-то пашто, да ещё с ведома Наместника, с оружием двинули на туркан… Которых сюда отправил сам Великий… Гвардия Султана будет тут сразу через время, необходимое для перехода сюда. И уж от трёх желаний сегодняшнего Наместника точно ничего не останется…

— Я считал, что я умнее тебя в этих вопросах — Серьёзно говорю через минуту собственных размышлений. — Сейчас вижу, что это не совсем так. Теперь забудь о том, что я мужчина. Помни, что я НЕ туркан и НЕ кочевник. Теперь уже я не уверен, что мне стоило говорить с посланником вместо тебя.

— Стоило, — беспечно отмахивается Алтынай. — Во-первых, я женщина. А мужское слово, к сожалению, весит намного больше.

— Это только пока, вы ещё увидите феминизм через несколько десятилетий, — бормочу себе под нос, но она оставляет мои слова без внимания.

— Во-вторых, ты очень хорошо сказал словами те моменты, которые я чувствовала, но не могла произнести. — Продолжает Алтынай. — А если бы я начала подбирать слова, на переговорах это всегда ведёт к потере выигрышной позиции. Тут как во встречной конной атаке: чьи кони топчутся, кружатся на месте, тот вряд ли победит. А ты был стремителен, как волк. — В этом месте Алтынай зачем-то смотрит на меня и начинает заливисто нетактично ржать, громко вплоть до самого неприличия.