– Нет, нет, – возразила заключенная, – этого не может быть. Дочь моя была бы твоих лет теперь. И вот пятнадцать лет, как я сижу здесь, пятнадцать лет, как я страдаю, пятнадцать лет молюсь, пятнадцать лет бьюсь головой о стены. Говорю тебе, ее украли у меня цыганки, слышишь ты? Украли и сожрали своими зубами. Есть у тебя сердце? Так представь себе, что это такое – маленький ребенок, который играет, сосет грудь, спит. Что может быть невиннее? И это-то, это они у меня отняли, убили! Про то знает Господь Бог!.. Сегодня мой черед, я сожру цыганку. О, я бы тебя искусала, если бы мне не мешала решетка! Через нее не пролезает голова. Бедная малютка! Ее украли сонную! А если она и проснулась, то она кричала, напрасно меня не было около нее!.. Ага, цыганки! Вы убили моего ребенка, теперь посмотрите, как умрет ваш.

И она принялась хохотать и скрежетать зубами. На этом исступленном лице трудно было отличить одно от другого. Тем временем начало рассветать. Сероватый полусвет озарял эту сцену, и виселица все отчетливее вырисовывалась на площади. С противоположного берега от моста Богоматери все яснее доносился до слуха несчастной осужденной конский топот.

– Сударыня! – воскликнула она, ломая руки и падая на колени, растрепанная, отчаявшаяся, обезумевшая от ужаса. – Сударыня, сжальтесь! Они приближаются. Я вам ничего не сделала. Неужели вы хотите, чтобы я умерла такой ужасной смертью у вас на глазах? Я знаю, в вашем сердце найдется хоть капля жалости. Это слишком ужасно! Дайте мне спастись. Пустите меня! Ради бога! Я не хочу умирать!

– Отдай моего ребенка! – отвечала узница.

– Сжальтесь, сжальтесь!

– Отдай моего ребенка!

– Пустите меня, ради бога!

– Отдай моего ребенка!

Девушка снова упала, измученная, обессиленная, глаза ее уже остекленели, как у мертвой.

– Увы! – прошептала она. – Вы ищете свою дочь, а я ищу своих родителей.

– Отдай мне мою маленькую Агнесу, – продолжала Гудула. – Ты не знаешь, где она? Так умри же! Я тебе все расскажу. Я была распутной, у меня был ребенок, и его у меня отняли. Его украли цыганки. Теперь ты понимаешь, почему ты должна умереть. Когда твоя мать, цыганка, придет за тобой, я ей скажу: «Взгляни на виселицу!» Если не хочешь умереть, отдай мне моего ребенка. Знаешь ты, где моя маленькая дочка? Посмотри, что я тебе покажу. Вот ее башмачок, все, что у меня осталось. Не видала ли ты где другого башмачка? Если видела, скажи, и, будь это хоть на другом конце света, я поползу туда на коленях.

И с этими словами она другой рукой показала цыганке из-за решетки вышитый башмачок. Было уже настолько светло, что легко можно было разглядеть его форму и цвет.

– Покажите мне ближе этот башмачок! – воскликнула цыганка, вся затрепетав. – Боже мой, Боже!

И в то же время свободной рукой поспешно раскрыла ладанку, украшенную зелеными бусами, которую всегда носила на шее.

– Ладно, ладно! – бормотала Гудула. – Хватайся за свой дьявольский талисман! – Вдруг голос ее оборвался, она задрожала всем телом и воскликнула голосом, выходящим из глубины души: – Дочь моя!

Цыганка вынула из ладанки башмачок, как две капли воды похожий на первый. К башмачку был привязан кусочек пергамента, а на нем написаны стихи: