Однако Захар ее попросту проигнорировал:

– Никитка, мелкий, иди сюда! Папа соскучился!

Его расчет был понятен – и, увы, верен. Никита любил отца. Причем если Ася в неизменной детской любви к родителю все равно была способна на критическое мышление, то Никита, живущий в своем собственном мире, не понимал, почему папы нет рядом. Ему невозможно было объяснить, что некоторые поступки неприемлемы, он не знал, что такое обида и прощение.

Если бы он сейчас услышал голос отца, он бы действительно попытался открыть дверь, а при отказе устроил бы истерику. При его состоянии истерики – это нечто большее, чем слезы и детское топанье ножкой. Порой у Никиты случались настоящие припадки, во время которых он вырывался, кричал, и приходилось колоть ему успокоительное…

Захар об этом прекрасно знал. Знал он и то, что каждый припадок давался Нине чудовищно тяжело, ей было больно видеть маленького сына в таком состоянии. Нельзя сказать, что он сейчас добровольно жертвовал своим ребенком, он просто и мысли не допускал, что Нина выдержит.

И он оказался прав.

Сначала она приоткрыла дверь, не снимая цепочку, и просто выглянула в коридор.

– Прекрати вопить! – велела она. – Ты прекрасно знаешь, что мы не сможем жить под одной крышей!

– Я знаю, что ты заблуждаешься, милая. Уж не представляю, что тебе наплела твоя родня, но они не правы. Да, я виноват, но я готов это исправить. Я люблю тебя и наших детей, я просто хочу быть с вами!

Когда-то Нина верила ему – потому что ей очень хотелось верить. После детства, проведенного под холодным, вечно осуждающим взглядом отца, ей нужно было слышать, что ее любят. Захар в этом отношении был идеален: уж что-что, а слова плести он умел и засыпал ее комплиментами. Жаль только, что дальше дело обычно не шло, и слова неизменно расходились с поступками.

И все равно она верила ему. Когда она позволяла себе эту веру, становилось тепло и хорошо внутри, Захар вдруг превращался в самого красивого мужчину на свете, честного и надежного. Хотелось простить его, принять и снова верить, что у нее есть настоящая семья.

Но недавнее потрясение не прошло даром. Захар все еще засыпал ее комплиментами, а она все равно видела перед собой лупоглазую жабу, еще и с утра успевшую бухнуть. Иллюзия развеялась окончательно.

– Захар, я тебя прошу, уйди мирно. Ради наших детей.

Захар удивленно моргнул, очередная хвалебная песнь захлебнулась на полуслове. При всем своем самолюбовании, дураком он не был и уже сообразил, что что-то пошло не так. Но идти ему было попросту некуда, так что, когда Нина попыталась закрыть дверь, он не позволил ей.

– Если я сейчас позову Никиту, он точно услышит, – холодно предупредил Захар. – Тебе нужна его истерика? С вызовом скорой? А если пацан чего подцепит от врачей?

– Ты соображаешь, что несешь?

– Извини, но ты сама меня на это вынудила. А теперь, будь добра, пусти меня домой.

– Как мы с тобой будем жить под одной крышей в таких обстоятельствах?

– Ничего, придумаем что-нибудь! На крайняк – квартиру разменяем, но это после карантина.

– Ты меня до конца карантина с ума сведешь. И вообще, это моя квартира, почему я должна ее разменивать? – возмутилась Нина.