— Мы, бедные провинциалки, не успеваем следить за столичными нововведениями. Но я непременно исправлю свой промах. Нынче же…

— Нынче уже не успеете. Уже вечер. По ночам не ходят к модисткам, — так же холодно ответил монарх. Сделал знак подняться. — Итак, что привело вас ко мне в такую пору? Неужели здоровье вашего очередного мужа ухудшилось?

— Как вы… — пролепетала смущённая красавица.

— Нетрудно догадаться.

Генрих прошёлся по кабинету, стараясь подавить раздражение. Эта дама выводила его из себя. Лгунья, такая же лгунья, как и Диана!

И да, он не собирался предлагать ей стул. Сидеть в присутствии короля — привилегия, даруемая далеко не всем, даже женщинам. Эта — пока ещё не заслужила.

— Отчего-то все ваши предыдущие мужья отличались хрупким здоровьем, — любезно пояснил он, оборачиваясь к посетительнице лицом и закладывая руки за спину. — Вы намеренно выбираете их по этому признаку?

— Ваше величество!

Глаза Анжелики де Камю наполнились слезами. Даже губа задрожала, как у обиженного ребёнка. Понуро выпал из шпильки золотистый локон.

— Вы же знаете, я не была вольна в своём выборе…

— Во втором и третьем, когда ваши родные с моей помощью старались угомонить вас, связав новыми брачными обязательствами — безусловно не вольны. В первом и последнем — всё зависело от вас. И не пытайтесь заверить меня в обратном!

Красавица умоляюще протянула руки:

— Сир! Вы даже меня не выслушали!

— Ах, да… — Король с досадой кинул взгляд на дубовую панель с чуть разошедшимся швом. — Простите, сударыня, вы же знаете, я лишь недавно вернулся с побережья, а вдали от двора совсем забываешь об этикете… Итак, я вас слушаю.

— И вы не…

Очевидно, красавица хотела робко или смело намекнуть на приглашение присесть — это намерение так явственно читалось на её хорошеньком личике! — но король мысленно отмахнулся. Ничего. Если она и впрямь только что с дороги — насиделась за весь день в карете. Постоит. В конце концов, он тоже на ногах.

Графиня опустила ресницы, пряча рассерженный взгляд.

Интересно, скольким знакомым дамам она успела нажужжать, что король непременно предложит ей стул? А главное, теперь не солжешь и не приукрасишь: змеи-подружки наверняка подкупят его лакея, чтобы вызнать подробности визита.

— Мой супруг слегка занемог, сир. Вы правы. Но, клянусь, в том нет моей вины! Увы, вокруг вдов часто ходят порочащие их слухи. Но, право же, сир, нет ничего удивительного в том, что убелённый сединами старик шестидесяти пяти лет подхватил простуду. В его-то возрасте…

— Позвольте уточнить: в каком это «его» возрасте, сударыня? Насколько я помню, все графы де Камю отличались крепостью и долголетием: прадед и дед вашего супруга дожили до ста десяти и ста пятнадцати лет, а отец, которому сейчас за девяносто, жив до сих пор, хоть и покинул свет, запершись в келье. И о каких это сединах речь? У меня ещё свежо в памяти, как ваш муж бодрячком отплясывал с молоденькими девицами на вашей же свадьбе; девицы, кстати, запыхались раньше, чем он вспотел… Простуда, говорите?

— Государь! — В синих глазах вспыхнул непритворный ужас. — Всего лишь небольшой жар и насморк, уверяю! Вы словно обвиняете меня в чём-то… Клянусь, я забочусь о нём более, чем о собственном сыне! Франциск даже жалуется гувернёру, что совсем перестал меня видеть с тех пор, как его новый отец занемог… — Не сдержавшись, дама всхлипнула. Поспешно промокнула глаза платочком, натянуто улыбнулась. — Нет-нет, государь, здоровье его сиятельства пошло на поправку, и раньше, чем распустится верба, он уже примется объезжать свои виноградники, проверяя обрезку и весенние работы.