— Гостью проводить до кареты, с почётом и уважением!
… — А я что скажу, госпожа, — торопливо зашептал выскочивший, как шайтанчик из табакерки, Назар, едва она, шатаясь от усталости, перетупила порог дома. Рухнул на колени, помогая хозяйке разуться. — Мы на счастливом корабле поплывём, ага! А вы меня возьмёте с собой? Корабль тот ещё от прежнего султана остался, и, говорят, все сражения выигрывал. Непобедимый, ага! И прозывается он — «Солнцеподобный Баязед», вот! Это просто в угоду новому султану имя старого с кормы убрали, ага…
Глава 2
Она-то, наивная, решила, что за неделю привыкла к качке. Да разве можно свыкнуться с этой чудовищной бесконечной пыткой?
Очередной нырок корабля вперёд и вниз заставил сердце сжаться, а внутренности подпрыгнуть. Хорошо, что Ирис больше не мутило, иначе бы к прелестям болтанки прибавилась бы ещё одна неприятность. А тут, вдобавок, слишком живое воображение разворачивало перед мысленным взором такие картины, что хоть сразу помирай. Хоть Ирис и затаилась в каюте, но живо представляла, что творится там, наверху: как галеас, угнувшись, зарывается носом в водную толщу, как взметаются над ним пенные буруны, как прокатывается по палубе толща воды, сметая за собой всё, что недостаточно надёжно прикреплено, обрывая снасти, сшибая и уволакивая неосторожных, оказавшихся в недобрый час снаружи… Впрочем, что там делать сейчас людям? Наверняка экипаж отсиживается в кубрике… Ой, нет! Сквозь рокот и перекат, стон деревянной обшивки, сквозь завывания ветра доносятся обрывки криков — да, именно обрывки, ибо звуки, словно паруса, что не успели вовремя опустить, рвутся в клочья и разносятся над морской пучиной… Значит, никто не прячется, как она, не дрожит, не трясётся, а борется с ветром, со стихией…
Боженька, хоть бы все остались живы, хоть бы…
Эти разодранные, а затем и сорванные с матч лохмотья парусины Ирис видела совсем недавно. Когда, ошалев от непрерывной болтанки, кое-как отвязала себя от койки и, держась за надёжные с виду, а на самом деле, так и выскальзывающие из-под рук железные скобы, вделанные в стену. Перебралась к иллюминатору. И поняла, что не в добрый час. Лучше бы она этого не делала.
Но не могла она больше лежать, не могла! Измученно пялиться в потолок, перекатываться сбоку набок, если корабль разворачивало, и волна величиной с дом ударяла прямо в борт, а когда «Солнцеликий» возвращался на прежний курс — то приподниматься вместе с ложем, то откидываться так, что кровь приливала к голове…
Лучше всего сейчас было Кизилке. Сразу после визита капитана Джафара с предупреждением о грядущем шторме кот получил лошадиную дозу снотворного и теперь безмятежно спал, закреплённый в матросском гамаке. Неподалёку на койке постанывала во сне бедняжка Мэгги, взмолившаяся при первом же усилении волны: «Ирис, голубка, дай же и мне того настоя. Ведь помру от страха! Сердце так и заходится!» Опытный мореплаватель Бомарше, уходя, не советовал пережидать бурю спящими: в случае опасности, одного кота проще и быстрее будет вынести на руках, чем ещё двух женщин в беспамятстве. Но всё же девушка рискнула накапать нянюшке сонных капель. Да изрядно, чтобы хватило на сутки, не меньше. Слишком хорошо она помнила, как однажды Мэг едва не умерла от сердечного приступа, вызванного страхом за её, Ирис, судьбу, и как долго потом выхаживал её эфенди, лишь через год заключив, что ирландка поправилась окончательно. «Но запомни, джаным: твоей названой матери ни в коем случае нельзя волноваться! Страх, волнение, иные сильные чувства могут спровоцировать новый приступ. Где слабо, там и рвётся, дитя моё… А я не всегда буду рядом».