Тропинка привела ребят на большой увал. В центре поляны под высокой сосной возвышался холмик и на нем деревянный обелиск со звездой из латуни.

— Что это? — спросил Лева.

— Не видишь — памятник.

— Кому?

— Партизану.

— Какому партизану? — допытывался Лева,

— Вот пристал! Откуда я знаю — какому. Партизану и все. Иди да посмотри!

Лева приблизился к могиле. Обелиск был сколочен из грубо отесанных досок. На одной из них вырезано корявыми буквами: «Здесь похоронен неизвестный партизан. Август, 1919 год».

Лева задумчиво глядел на заросший травой бугорок, от которого веяло необъяснимой грустью.

— Может, здесь не один похоронен, — тихо произнес он.

— Один. Его дедушка Андрей похоронил.

— Дедушка Андрей? Так он его знает?

— Нет. Партизан сюда случайно попал. Раненый.

— А кто его ранил?

— Да не знаю я! Вот придем — у дедушки спросишь.

Их встретил коренастый паренек лет четырнадцати. На крупной голове небрежно сидела выгоревшая матросская бескозырка без ленты. Вылинявшие коричневые штаны закатаны выше колен, ноги и руки по локти заляпаны свежей глиной.

— Здорово, Василь! Знакомься — это Левка. Помнишь, говорил про него? В гости приехал из Барнаула.

Из-под черных бровей на Леву смотрели внимательные серые глаза. Вася хотел было подать Леве руку, но, взглянув на грязную ладонь, опустил ее.

— На рыбалку собрались? Я тоже пойду. Вот только стену у сарая домажу… Немного уж теперь.

— Давай, мы тебе поможем, — предложил Лева.

Вася еще раз мельком взглянул на щуплую фигурку Левы, на его очки в черной оправе, улыбнулся:

— Помоги.

Миша потихоньку улизнул в черемушник и прилег в тени: охота работать в такую адскую жару! Лева остался. Он с силой бросал в одранкованную стену сарая куски тугой унавоженной глины. Они прилипали к стене, а Вася ловко разравнивал их рукой. Потом разглаживал широкой дощечкой, то и дело обмакивая ее в воду.

Кончив штукатурить, ребята отошли к колодцу умываться.

— Устал? — спросил Вася.

— Ну, что ты! Не такое делал.

На самом же деле спина и руки у Левы ныли с непривычки, а ладони и пальцы, исколотые соломой, горели, словно обожженные.

На рыбалку так и не пошли. Из-за Левы. Когда они уже собрали удочки и разбудили Мишу, пришел дедушка Андрей. У Левы сразу пропало желание рыбачить; как увидел дедушку, так и не отходил от него ни на шаг.

Выбрав удобный момент, когда бакенщик присел на чурбак и достал черную прокуренную трубку, Лева спросил:

— Дедушка, это правда, что вы партизана похоронили?

Дед Андрей сдвинул лохматые седые брови. Лева даже оробел, подумал, что бакенщик рассердился за неуместный вопрос. Но дедушка ответил просто:

— Да, похоронил.

— Расскажите, дедушка, как это было, — попросил Лева.

— Да что рассказывать-то, — проговорил бакенщик, раскуривая трубку. — Давно это случилось, да и история короткая.

— Зато интересная.

Дед Андрей улыбнулся. Улыбка у него была хорошей, доброй, глаза смотрели ласково.

— Тебе уж и известно, что интересная?

Тут и Миша, и Вася начали просить, и дедушка, наконец, согласился.

— Жили мы тогда с бабушкой на этом самом месте. Но только здесь не было ни дома, ни сарая, ни колодца. А стояли махонькая избушка и дырявый навес. Одно и было в ту пору хорошего — молодость наша и думка о счастливой жизни. А жизнь-то, ребятки, была у нас, ох, какая горькая! Хлеба и того досыта не ели.