Ум за разум у Марии Петровны зашел прилично.

Елена даже дошла до проспекта Мира и уже свернула к метро, как ноги ее понесли обратно. «Морг — единственное место, — подумала она, — куда он вернется. Если он не захочет меня видеть — пусть. Я уйду. Но если захочет, ему не надо будет меня искать. Я буду рядом».

То, что из машины к ней идут мать и дочь, было полной фантасмагорией, с такой же вероятностью тут могли появиться родственники из Самары, люди тоже достаточно непредсказуемые в своих приездах и появлениях.

Но Мария Петровна заговорила сразу делово:

— Как хорошо, что ты уже здесь. Я не думаю, что что-то серьезное, но пусть лучше посмотрит Игорь Николаевич. Ты удобное место нашла, чтоб нас отловить. На зеленку не обращай внимания. Ерунда. Там царапина, и ее бестолково смазывал Мишка.

Елену охватил ужас беды, которая, оказывается, приблизилась и к ее дочери. Ужас переполнял, независимо от факта, что она стоит перед ней живая, на своих ногах.

А там, где есть еще одна девочка, так вот она — неживая, а ей, Елене, сволочи такой, — так получается! — девочки как бы и не нужны, ни живые ни мертвые, она тут отлавливает мужчину, который нечаянно уснул на ее груди. И ей теперь этого не забыть, но не забыть — значит, оставаться гадиной, потому что на пути две девочки, сразу две девочки… Она кинулась к дочери, а та задала абсолютно конкретный и простой вопрос:

— Что ты здесь делаешь?

— Да, действительно, — подхватила Мария Петровна, — кто тебе успел сказать?

— Долго объяснять, — быстро ответила Елена, уводя их с этого места. — Ты уверена, что Игорь Николаевич сейчас на приеме?

— Я знаю еще сестру их отделения, в случае чего она отведет к другому. Главное, мы здесь, спасибо Сереже.

Они шли быстро, даже как бы забыв об Алке, а та шла и думала, что что-то здесь не так, что они все сейчас идут по хрупкому льду тайны. Но эта тайна не одна на всех, а у каждого своя. Свою она знает и в лицо, и по повадкам, а вот что за тайны несут идущие впереди нее женщины? Она поймала себя на этой мысли — она думает о них отстраненно, как о женщинах. То, что у них тайна, превращает родственность в нечто другое. Действует закон как бы другой реальности. Алка просто шкурой почувствовала собственную отъединенность от матери и бабушки и кинулась вперед и врезалась между ними. Они приняли ее, обняли, и снова как бы получилась родня, и Алка подумала: «Это у меня крыша поехала, какие у них могут быть тайны?» Но привычное снисходительное, почти покровительственное отношение к родителям — этим шнуркам в стакане — не одержало полную и сокрушительную победу: просто ушла в партизаны мысль об отъединенности и тайности, ушла и залегла на время, как и полагается партизанам.

Никакого сотрясения у Алки не нашли, добрый совет не прыгать, не скакать, не кувыркаться дали.

— Какая она стала взрослая! — сказал Игорь Николаевич, глядя на Алку. — По глазам ей дашь больше лет. Невеста! — И тут же обратился к Марии Петровне:

— А вот у тебя, Машка, глаза молодые и жадные. О тебе даже можно подумать кое-что легкомысленное.