Она поняла, что других тут нет, в этом месте горя, и ей даже стало неловко, что она как бы по другому поводу, что она ищет здесь совсем не то, что остальные. «Надо сматываться! — сказала она себе. — Даже если мы его найдем, что я ему скажу?»

А в это время к машине, приторможенной у окна, возвращался хозяин, он был не один, с другим мужчиной, который шел за ним, и только когда хозяин открыл дверь машины и пропустил впереди себя идущего за ним, она поняла, что вперед пропускали Павла. Она застучала в стекло и даже закричала неизвестно что, потому что в ту самую секунду его имя она как раз забыла. Она метнулась к двери, но с ее стороны дверь была закрыта и следовало обежать стеклянный тамбур. Пока она выбегала, путаясь в дверях, машина уехала.

Елена осталась здесь, где машина была минуту назад и где еще сохранилось ее тепло, тут и нашел ее Кулачев.

— Мы можем с вами пройтись по травматологии, — сказал он.

— Не надо, — ответила она. — Не надо.

— Что-то случилось? — с тревогой спросил он.

— Он только что уехал, я не успела добежать. Отец девочки. Собственно, я ищу его.

— Я отвезу вас домой, — предложил Кулачев.

— Пожалуйста, не надо, — сказала Елена. — Я доберусь сама. Езжайте и спасибо.

— Что мне передать Марусе?

— Марусе? — не поняла Елена. — Ах да… Не говорите ей о Склифе. Это к ней не имеет отношения. Никакого. Скажите ей, что я полна энтузиазма в обживании квартиры.

— Она этому поверит?

— Скажите так, чтобы поверила. И пусть не распускает Алку.

Когда Кулачев уехал, Елена вернулась к справочному окошку.

— Скажите, пожалуйста, как зовут девушку, которая умерла ночью?

— Наталья Павловна Веснина.

— Она из Петербурга?

— Да.

— Она в морге или ее уже увезли?

— У нас. Ждут мать.

— Да. Я знаю. Она ведь на Кипре.

Коротко и делово.

«Вот и все, — подумала Елена. — Теперь я знаю, как его найти, но никогда не смогу это сделать. Я навсегда в его жизни буду связана с его горем. Он будет помнить, что, когда умирала дочь, к нему в постель пришла я, которую не звали, и он меня не прогнал. Вот и все. Идите домой, девушка, тут вам не подадут. Прости меня, Павел Веснин».

Марии Петровне повезло: в Москву ехал знакомый журналист, он и прихватил с собой бабушку и внучку.

Перемазанная зеленкой Алка базарила и сопротивлялась, но все-таки была почти силой погружена в машину. Мишка тоже норовил сесть, но Мария Петровна захлопнула перед ним дверь и сказала, чтоб он раз начал, то и доломал качели и отнес подальше. «Потом объяснимся», — закончила Мария Петровна.

Она ехала и думала, что у нее сегодня срывается свидание, но это пусть, не важно, главное, надо ли заезжать к дочери и вводить ее в курс всей истории или, если. Бог даст, нет сотрясения мозга, то и не надо ей ничего сообщать? Переночуют в городе и вернутся на дачу, если же, конечно, не дай Бог…

Алка же ехала совсем с другими мыслями. Ни сотрясение, ни мать, ни бабушка в них не присутствовали.

…Когда она была совсем маленькая, они с бабушкой играли в игру названий. Прошедшему дню они давали имя, или кличку, или цвет… Был день Свечки — погасло электричество. День Горшка, когда она объелась черешней. Был день Зеленой юбки. Скуки, день Дурака, Щекотки, Выпавшего зуба. Были дни Страшного горя (потерялась черепаха). Среднего горя (лучшая подруга перестала быть лучшей), день Совсем Негоря (уписалась ночью). Хорошее было время. Уже не было дедушки, но папа еще был вовсю. Носил на плечах, играл с ней в мяч, обстригал ногти, доедал за ней первое, а мама не доедала никогда, выливала в толчок.